– На Минск еду.
– Во! А мы немца бить! Ну, здоровый ты стал! Сержант, значит? В начальство лезешь? А нам, говорят, кубари досрочно дадут, раз война.
– Я ведь дома был, Паша. В школу зашел. Уклеек хотел половить на плотине, но не успел, времени мало…
По лицу Ракохруста пробежала тень. Насупившись, махнул рукой.
– А, что там школа… Ты, значит, неплохо устроился, раз домой ездишь. Где служил-то, тут, что ли?
– В Бресте наш полк стоял. Сашка Фокин со мной.
– А сейчас драпаешь, значит?
– Комиссара везу, – суховато ответил Виктор.
– В Одуеве-то ты вроде смелым парнем был, – упрямо гнул свое Пашка. Глаза его сузились, в них – то ли злость, то ли насмешка. – Да ты не робей, езжай спокойно. Мы этим немцам вашим насыплем горячих углей в портки. Видал, училище едет, краса и гордость, по два ручных пулемета на отделение.
Ракохруст чуть покачивался с пяток на носки, засунув ладони за широкий ремень. С пренебрежением смотрел на пропыленную гимнастерку Виктора, на заскорузлые сапоги. Были они одного роста, но Пашка в буденовке казался выше. Оба широкие в плечах, но Ракохруст выглядел солидней. У Дьяконского тонкая юношеская талия, а у Пашки крепкий мужской торс, распирает гимнастерку выпяченная колесом грудь. Массивный, выпуклый лоб навис над глазами, будто ударом сзади сдвинули ему черепную коробку.
Спросил насмешливо:
– Этот, Геродот, стул ему в рот, жив еще? Будешь писать – поклон от меня. Скажи, что я должок помню. Как встретимся – разочтемся.
– По машинам! – закричал кто-то в соседнем дворе.
Курсанты побежали от колодца во двор. Дернулся и Пашка, но Виктор схватил его за руку.
– Насчет долга – это брось. В тот раз ты что заработал, то и получил. Разве что мало. Ты не только Игоря, меня сильней его оскорбил. Тогда в лесу не тронул тебя – не бью лежачих. Тут – за мной последнее слово. Зачеркнуть все – согласен. А нет – на себя пеняй!
– Жалко, некогда мне! Мы бы поговорили, – тяжелым, немигающим взглядом ощупывал Пашка фигуру Дьяконского, поводя, будто в ознобе, плечами. – Старое я не забыл, не думай. Другой раз встретимся, разберемся.
К ним задом пятилась выезжающая из двора машина, оттесняла их. Пашке протянули руки, втащили его в кузов. Ракохруст успел еще крикнуть:
– Увидимся, эй!
Виктор махнул рукой. Подумал: «Ну, потолковал с земляком в свое удовольствие». На душе остался горький осадок, переворошил неприятное. В Пашкином тоне узнавал старое к себе отношение, от которого отвык за последние месяцы. Ракохруст и раньше любил подчеркнуть: ты, дескать, хоть и башковитый парень, а папаша у тебя не нашего бога, и какой ты фрукт – это еще не известно, смотреть за тобой надо. С облегчением вспомнил, что не то теперь время: война, и черт с ним, с этим Пашкой. Важно, чтобы была чиста совесть, а на остальное плевать.