Герасим сидел хмурый, пощипывал бороденку. Раскрасневшаяся Василиса слушала напряженно, стараясь понять суть разговора. Григорий Дмитриевич тяжело опустился на табуретку, поморщившись от боли в пояснице. Притянул к себе кисет.
Равнодушно, как о самом обычном, спросил:
– Продался?
– А ей-богу, продался, – как-то сразу повеселел Крючок и даже хлопнул себя по колену. – Со всеми потрохами и со старухой в придачу.
– И много дали?
– Покеда вот валенки с калошами.
– Продешевил.
– Не, Григорь Митрич, я тоже не лыком шитый. Я теперича в деревне полный хозяин, что хочу, то леквизирую.
– Чужим добром одни бандиты живут.
– Ничего, я по-свойски, по-хорошему… Бандиты – это которые по городам засели. Не пашут, не жнут, а хлеба и мясу в две глотки трескают.
– Ты тоже пахать-то не мастак, – вставил Герасим Светлов.
– А я не казенный, чтобы за дурноедов грызь наживать.
– Грыжу ты по своей собственной жадности еще до колхоза нажил.
– Ну, хватит спорить, – прервал их Григорий Дмитриевич. – Говори, дед, что тебе от меня нужно? Донос немцам пошлешь?
Крючок встал, прошаркал к вешалке, нахлобучил свой облезлый малахай. Сказал серьезно:
– Нету мне расчета немцев на тебя наводить. Живи тута, пока жареный петух в это самое место не клюнет.
С тем и ушел.
– Вот так дела-а-а, – протянул Герасим. – Как обухом по голове: Крючок – и вдруг староста.
– Ты что же думал, тебя назначат? – усмехнулся Григорий Дмитриевич.
– Я для них неподходящий. Фронтовик бывший, награды имею. И не согласился бы я.
– А вот Сидор согласился.
– Ему терять нечего.
– Он и не собирается терять. По всему видно, приобрести хочет… Ну, да не в нем дело. Не его, так другого на эту должность поставили бы. Давай лучше подумаем, Пантелеевич, что мне теперь делать.
– Оставайся, Митрич, – вздохнул Герасим. – Не будет он доносить на тебя. Побоится.
– Да мы тогда избу его спалим! – крикнула Василиса. – И самого вместе с избой!
– Помолчи, – приказал Герасим. – А идти тебе некуда, Митрич. Какой ты сейчас ходок со своей болезнью? С печки на лавку, и то кряхтишь… Дороги заснежены, до наших далеко. А старосты, надо полагать, теперь в каждой деревне есть. Сиди тут. Подождем, что время покажет.
На диво всей деревне переменился дед Крючок, а по-новому – господин староста Сидор Семенович Антипин. Днем восседал он в колхозном правлении, вершил нехитрые дела. Мешковато болтался на нем порыжевший от времени костюм-тройка, какие носили еще до той войны зажиточные мужики да мелкие уездные торговцы. На улицу выходил в шубе, крытой синим дорогим сукном. Видно, долго пролежала шуба на дне заветного сундука, неистребимо въелся в нее запах нафталина. Только шапка у деда оставалась пока прежняя: клочки шерсти на голой мездре.