в дом ввести. Малфрида девка свободная, рано или поздно с кем-нибудь сойдется.
Эти мысли тревожили Мокея. Однако он знал и то, что о пришлой знахарке в селище говаривали. Та же обиженная бабка Горуха постаралась. И не потому, что Мокея у нее застала, просто любила плести языком всякое недоброе. Вот и болтала: мол, отчего это молодая знахарка людей сторонится? Человек не должен жить один, как ворон. Это только волхвам под силу, а не одинокой женщине. Да еще поселилась в недобром месте, ведет себя так, словно не она роду, а родовичи ей обязаны. Нежити лесной, о которой всякое сказывают, не боится – что тоже странно. Потому, не унималась Горуха, не мешает волхвов покликать, чтобы те определили, не знается ли Малфрида с нежитью или – упаси боги! – не ведьма ли она? И бабу глупую слушали, начинали говорить, что надобно в ночи на следы знахарки глянуть – не похожи ли они на копыта? Пусть бабы ее покличут с собой в баньке попариться – авось, и углядят у Малфриды хвост пониже спины, больше, чем надо, сосков или еще какие приметы, указывающие на то, что Малфрида к нежити близка.
Мокей думал об этом, поглядывая на сидевшую в челне знахарку. Горделивая осанка, независимое поведение, пренебрежение к родовым обычаям, столь не свойственное чужакам, которым позволили из милости поселиться... Кто она такая – эта странная женщина? И, когда они вышли из лодки на берег и, сложив улов в большие плетеные корзины, двинулись вдоль заводи назад, Мокей все же сказал:
– Ты поприветливее была бы с родовичами, Малфрида. Ну, это не значит, чтобы ты мужа Цветомилы в леса за собой уводила, а чтобы чаще в селище наведывалась да запросто общалась с людьми. А то они всякое про тебя болтают.
Малфрида никак не отреагировала на его слова. Шла впереди, легкая и стройная, ловко переступая через вздыбившиеся корни, словно видела их во тьме. Он же шагал следом, послушный, как теленок. И даже досада взяла. Такая, что в груди все переворачивалось. А тут еще Малфрида сказала, смеясь, когда они пришли к ее полуземлянке:
– Пойди, поклонись от меня родовичам, послушный Мокей-вдовий сын. И особый поклон передай от меня пригожему Учко.
Ну, и кто такое потерпит? И Мокей вдруг рассердился не на шутку. Бросил гневно о землю корзину с уловом и резко притянул к себе Малфриду. Стал целовать ее в теплые губы, так что зубы о зубы стукнулись, прижимал к себе, чтобы не вырвалась. Она и в самом деле поначалу сопротивлялась, а потом словно перемена в ней произошла. Мокей не сразу это ощутил. Но вдруг почувствовал, как обвились вокруг его шеи ее легкие руки, как уста раскрылись послушно и ее игривый язычок, лаская, скользнул к нему в рот. И поплыло, завертелось все вокруг, только кровь пульсировала в висках, только кружилась голова, только напрягалась мучительно плоть. Словно не веря в случившееся, словно желая убедиться, Мокей разомкнул уста, глянул на запрокинутое лицо Малфриды. Ее глаза были закрыты, белые зубы влажно блестели под приоткрытыми устами. А уста эти были такими горячими и сладкими, прильнувшее к нему тело Малфриды таким покорным, руки такими ласковыми...