Полуземлянка с обледенелой крышей темнела, как залегший между стволами медведь, выделялась горбатой кровлей. Но вот уже потянуло дымком. Теперь только пробраться через большую лужу перед входом, юркнуть в щель...
В полуземлянке было тепло. Рдела каменка в углу, вдоль земляных стен тянулись земляные же скамьи-лежанки, покрытые соломой и застеленные овчинами. На одной из них сидели в ряд три волхва – все в светлой одежде, длиннобородые, длинноволосые – шептали что-то, перебирая амулеты. Было полутемно, но взгляд чародеев угадывал каждую мелочь. Все трое мгновенно вскочили, когда на утрамбованном земляном полу появилась темная лента гадюки; змея встала на хвост, покачивая темной головкой, выпуская жало.
Один из служителей даже посохом замахнулся, метя в ползучую тварь, но другой успел перехватить его руку.
– Погоди! Неспроста это. А ну-ка, верный Пущ, ты у нас склонен разгонять наваждения, вот и попробуй.
Тот, кого назвали Пущом – крепкий длинноволосый дед с белой, заткнутой за пояс бородой, – не стал артачиться. Закрыл глаза, сцепил пальцы и начал быстрым шепотком говорить положенное заклятие. И, видать, гадюке только того и надо было, она изогнулась, даже подскочила, крутанувшись в воздухе, а потом вытянулась, стала меняться, чуть подрагивая и извиваясь, пока не превратилась в верховного волхва Маланича. Да только странным он был: руки прижимал к телу, а сам будто выворачивался весь, прямо ходуном ходил, непристойно вихляя бедрами и мотая из стороны в сторону головой. Глаза его были закрыты, лишь на миг приподнял веки, оглядел всех и пробормотал что-то, мол, добрался-таки, а потом на глазах у потрясенных служителей неожиданно лег наземь, свернулся калачиком и уснул.
Волхвы еще долго сидели и обсуждали случившееся, заботливо укрыв своего старшого шкурами. Поняли, что на него было направлено чародейство. Но как? Из древлянских кудесников Маланич лучше всех умел претворяться в кого угодно, да и других мог превращать мастерски. Но чтобы еще кто-то этим умением в совершенстве обладал, так чтобы самого чародея обратить... Только на следующий день, когда они тронулись в путь, Маланич вяло поведал о том, что произошло. Сам себя, оказывается, превратил Маланич, поддавшись приказу князя Мала. И превратил, видно, крепко, раз и после снятия заклятия вел себя очень странно: все норовил повилять бедрами да поизвиваться, хотя они уже шли по обжитым местам. Встречавшиеся по пути древляне, спешившие поприветствовать вещих кудесников, оторопело отступали при виде непотребно ведущего себя волхва. А то и вообще Маланич норовил свернуться калачиком и поспать. Только уговорами и увещеванием удавалось заставить его немного угомониться. Между собой волхвы говорили, что лучше бы где-то схорониться да выждать, пока Маланич от собственных чар полностью освободится. Однако, неожиданно приходя в себя и озираясь, Маланич начинал твердить, что ему надо уйти как можно дальше от Искоростеня. С горем пополам удалось добиться от него, что заговоренное на Священной Поляне зелье послушания ему пришлось испытать на себе. И ведь сильное какое оказалось зелье, если даже такой чародей, как Маланич, никак не мог избавиться от его действия.