Но почему же нет пламени?
Генерал снова соединился с комбатом.
– Почему не горят бутылки?
– Сам не понимаю, товарищ Первый.
– А спичками не поджигали? – повысил голос генерал.
Было слышно, как шумно дышит в трубку командир батальона.
– Я тебя спрашиваю, – не дождался ответа Дрынов, – поджигали бутылки или нет?
– Нет, товарищ генерал.
– Почему?
– Я не знал, товарищ Первый, – помолчав, признался комбат.
– В трибунале узнаешь, – пообещал генерал. – Кто есть рядом с тобой из комсостава?
– Младший лейтенант Букашев.
– Передай ему командование батальоном и отправляйся под арест.
– Есть, товарищ Первый, – упавшим голосом ответила трубка.
В это время застучал пулемет. Генерал удивился и, бросив трубку, кинулся к перископу.
Он увидел, что цепи атакующих залегли, а бойцы ударного взвода, вжавшись в землю, ползут обратно. Халаты на них были уже не совсем белые или, точнее сказать, совсем не белые, теперь вполне пригодные для маскировки.
Передвинув трубку перископа чуть левее, генерал увидел, что пулеметный огонь идет из самолета, который, движимый непонятной силой, вращается на месте.
– Что за едрит твою мать! – удивился генерал, но, отрегулировав резкость, удивился еще больше. Некто явно женского пола в цветастом платье, расстегнутой телогрейке и сбившемся на плечи полушалке таскает этот самолет за хвост. Вот самолет повернулся боком, и на хвосте его генерал отчетливо разглядел звезду. «Неужто – наш?» – мелькнуло в генеральском мозгу. Нет, не может быть. Обыкновенная вражеская уловка. Для того эта баба его и крутит, чтоб обмануть. Он опять вернулся к телефону. Вызвал командира полка.
– Слушай, Второй, – сказал он ему, – это говорит Первый! У нас в орудии сколько снарядов осталось?
– Один, товарищ Первый.
– Очень хорошо, – сказал Первый. – Прикажи подтащить орудие к уборной, на которой что-то написано иностранными буквами, и пускай вдарят прямой наводкой в упор.
– Так пулемет же, товарищ Первый.
– Что пулемет?
– Не дает подойти. Стреляет. Люди погибнут.
– Погибнут! – загремел генерал. – Гуманист тоже нашелся. На то и война, чтоб гибли. Подтащить орудие, я приказываю!
– Есть, товарищ Первый.
В это время умолк пулемет.
Отбив атаку, Чонкин снял пальцы с гашетки. И сразу наступила тишина до звона в ушах. Со стороны неприятеля тоже никто не стрелял.
– Нюрка! – обернулся Иван.
– Чего? – Нюра стояла, привалившись к хвосту, тяжело дышала, и лицо ее было красным и мокрым, как после бани.
– Живая, – улыбнулся ей Чонкин. – Ну отдохни маленько.
Было уже совсем светло, и он хорошо видел и тех, в грязных халатах, которые швыряли бутылки, и других, в серых шинелях, которых было гораздо больше. Но все они лежали, не проявляя никаких признаков жизни, и даже ощущение опасности стало как будто бы проходить.