– Да мерин же, Осоавиахим, – досадовал Гладышев на непонятливость супруги.
– О господи! – пробормотала Афродита. – Болтает бог знает что. Мерина какого-то надумал. Спи себе.
Она перевернулась на живот, уткнулась в подушку и тут же уснула снова.
Гладышев лежал, тараща глаза в потолок. Сознание постепенно возвращалось к нему, и наконец он понял, что мерин приходил к нему во сне. Гладышев был грамотным человеком. Он читал книгу «Сон и сновидения», которая помогла ему дать его сегодняшнему сну правильную оценку. «Вчера наслушался от Чонкина глупостей, вот и приснилось», – думал он про себя. Но какая-то странная мысль, не выражавшаяся словами, сверлила его и мучила, он никак не мог понять, что это значит. Заснуть больше не мог. Лежал, ворочался, а как только за окном едва забрезжило, перелез через Афродиту и задумчиво стал натягивать на себя кавалерийские галифе.
В это утро Нюра проснулась раньше Ивана, еще затемно. Поворочалась, поворочалась, делать нечего, решила встать. Корову доить было рано, надумала до свету сходить на речку за водой. Взяла в сенях ведра и коромысло, открыла дверь и обмерла – на крыльце кто-то сидит.
– Кто это? – спросила она с испугом и дверь на всякий случай притянула к себе.
– Не бойся, Анна, это я, Гладышев.
Нюра удивилась, приоткрыла дверь снова.
– Чего это ты сидишь тут?
– Да так, – неопределенно ответил Гладышев. – Твой еще не проснулся?
– Куды там, – засмеялась Нюра, – спит как сурок. А чего?
– Дела есть. – Гладышев уклонился от прямого ответа.
– Может, разбудить? – Нюра уважала соседа как ученого человека и считала, что он по зряшному делу беспокоить не станет.
– Да нет, не стоит.
– А чего ж не стоит? Я разбужу. Пущай встает. А то как ночь, так на войну рвется, а как утро, так не добудишься.
Гладышев особо не возражал, потому что соображение, которое хотел он сообщить своему другу, хотя и не носило важного характера, однако было таким, которое трудно держать при себе.
Через минуту на крыльцо вышел Чонкин в одних кальсонах.
– Звал, что ли? – спросил он, почесываясь и зевая.
Гладышев медлил. Он подождал, пока Нюра возьмет ведра и отойдет на приличное расстояние, и только после этого, смущаясь, что поднял человека из-за такой малости, неуверенно заговорил:
– Вот ты вчерась насчет лошади спрашивал.
– Насчет какой лошади? – не понял Иван.
– Ну вообще, почему, мол, она человеком не стала.
– А-а… – Иван вспомнил, что в самом деле вчера был какой-то такой разговор.
– Так вот, – с гордостью сообщил Гладышев. – Я понял, почему лошадь не становится человеком. Она не становится человеком, потому что у ней пальцев нет.