Виновница всего происшедшего корова Красавка, должно быть, оставила этот куст на закуску и сейчас, стоя посреди огорода, тянулась к нему и должна была б дотянуться, но хозяин огорода держал ее за рога, исполненный отчаяния, слепой злобы и решимости спасти хотя бы этот жалкий остаток созданного им чуда.
Словно тореадор, стоял Гладышев перед коровой, широко расставив ноги в пыльных брезентовых сапогах. Пытаясь побороть этого рогатого варвара, он напрягал окаменевшие мышцы.
Тут же, хватая Гладышева за рукав, безутешно рыдала Нюра.
– Матвеич, – заливалась она слезами, – отдай корову. Ну пожалуйста. Ну что ты с ней будешь делать?
– Зарежу! – мрачно сказал Гладышев.
– Ой господи! – причитала Нюра. – Она же у меня одна, Матвеич. Отдай!
– Зарежу! – твердил свое Гладышев и тащил корову в сарай. Корова упиралась и тянулась к оставшемуся кусту пукса. На крыльце, равнодушная ко всему, Афродита кормила грудью Геракла. Чонкин, не зная что делать, растерянно оглянулся.
– Ну что ж ты, Ваня, стоишь? – ободряюще улыбнулся ему Плечевой. – Спасай скотину. Ведь зарежет. Чиканет ножом, и привет.
Плечевой подмигнул стоявшему рядом счетоводу Волкову.
Не хотелось Чонкину ввязываться в это дело. Но Гладышев уперся, а Нюрка плачет. Иван нехотя просунул голову между жердями в заборе.
– Ой! – взвизгнул тонкий женский голос. Это была Зинаида Волкова, жена счетовода. – Ой, бабы, сейчас будет убивство!
Увидев Чонкина, Нюра осмелела и перешла к активным действиям.
– Ирод проклятый! – закричала она и вцепилась своему врагу в красное правое ухо.
– Ах, так! – возмутился Гладышев и толкнул Нюру ногой в живот.
Нюра упала в борозду и завыла в голос. Чонкин подошел к Нюре, наклонился и увидел, что ничего страшного не случилось, Нюра живая и даже не раненная.
– Чего ревешь? – рассудительно сказал он, помогая Нюре подняться и отряхивая на ней платье. – Никто тебе ничего не сделал. Ну толкнул Кузьма Матвеич маленько, так его тоже можно понять. Любому было б обидно. Старался человек все лето, поливал, ухаживал как за родным дитем, а тут эвон какое дело. Уж ты, Кузьма Матвеич, – повернулся он к соседу, – извини за ради бога, корова, сам понимаешь, не человек, у ней нет в голове соображения, что это твое, а это чужое, как увидит чего зеленое, так и жрет. Нюрка позавчера повесила на забор зеленую кофту, так она и ее слопала, один только левый рукав остался. Ух ты, вражина! – замахнулся он кулаком на корову. – Пусти-ко, сосед, я ее сейчас так накажу, что больше в чужой огород не полезет.
С этими словами Чонкин положил руки поверх гладышевских на рога Красавки.