— Ничего. Я пойду, пожалуй. Тебе тут без меня весело…
— Боря, подожди…
— К бабам, я сказал! Эй, Митюха, просыпайся! К бабам едем!
Димка очнулся и радостно закивал головой. Пока Маринка пыталась освободиться от своих кавалеров, пока старалась урезонить Весельцова, Смелов куда-то пропал. И сколько бы ни искала она его потом глазами — так и не нашла…
Потом те, кто остались на ногах, пели хором под караоке. Маринка в уголке все разговаривала с бывшими одноклассницами.
— Маринка, Маринка! — позвала ее Ирина Николаевна. — Спой нам что-нибудь. А то наших мальчиков уже слушать невозможно…
— Мне неудобно… Я давно не пела…
— Сейчас тебе песню поставим хорошую! — улыбнулся Лешка, который весь вечер колдовал с техникой. — Хочешь «Миражи»?
— Давай! — Маринка тряхнула головой и вышла в центр зала. Заиграла музыка.
Она запела. И вдруг «въехала» в то, что поет, — где-то на втором куплете. Как будто о себе самой пела: ты нашел моложе, чем я… у тебя другая семья… Запела она так пронзительно, что гул в зале стих, и даже крепко спавший последние несколько часов Соловьев проснулся и обалдело посмотрел на нее. «Что же это было, скажи? Миражи… Ты нашел моложе, чем я…»
— Маринка, прекрати! Невыносимо! Это ты нашла моложе, чем я! — выкрикнул вдруг Димка.
«У тебя другая семья…»
— Нет, это у тебя другая семья!
Давясь слезами, Голубева допела. Раздались бурные аплодисменты и крики «браво».
— Как вы классно спели дуэтом! — сказал Лешка.
— Маринка, супер! Еще! «Морячку»! — хлопая и пританцовывая, прокричал Весельцов.
— Или «Белые розы»!
— «Владимирский централ»!
— Нет, ничего больше! Кому-то очень не нравится, как я пою! — сказала она и, пристально посмотрев на Димку, отдала микрофон и ушла.
Странный получился вечер… Сплошные миражи. Бывают в жизни такие моменты, когда как будто сходятся воедино тысячи нитей, и давным-давно запутанные узлы получают неожиданную развязку, и по ходу завязываются новые, еще более трудные. И при этом все происходит так стремительно, что не успеваешь даже сообразить, что к чему, чтобы не наделать ненужных ошибок…
Несколько дней после этого вечера Маринка была сама не своя. Потрясений было сразу несколько: Димка, полысевший, в поношенном свитере и все же остающийся по-прежнему родным, Борька с его странными намеками и грустным взглядом, Ирина Николаевна, эта странная тетрадь в клеенчатой обложке, в которую совершенно незнакомый человек записывал десятки строчек о ней. А она просто ездила когда-то в автобусе и даже не подозревала о его существовании… Маринка думала об одиночестве каждого из них в толпе, о непонятной связи, которая соединяет разных людей. На фоне этого даже безобразное поведение Весельцова казалось ей мелочью.