Ваучер сказал быстро:
– Израильтяне – не придурки!
– Значит, на что-то надеются? – спросил Гартвиг. – На что?
Бульдинг буркнул:
– Недочеловеки с дубинками могут поучить уму-разуму всяких эйнштейнов, если те их заденут. Надеюсь, наши коммандос уже там.
Файтер смолчал, но всем видом дал понять, что да, но это настолько сверхсекретная информация, что даже при таком составе заседающих он не может подтвердить. Но если МОССАД как-то об этом дознается, то это станет еще одним камешком на чаше весов…
Олмиц сказал сварливо:
– Надеюсь, наши коммандос искренне считают, что их забросили туда всерьез, а не для пропагандистских целей?
Гартвиг обменялся быстрым взглядом с Файтером, сказал холодновато:
– Смею вас уверить, что если наши десантные группы и будут заброшены, то в полной уверенности, что для захвата ядерных объектов, правительства, телевидения. Вы бы посмели им сказать, что десять тысяч суперэлитных бойцов заброшены только для того, чтобы спустя какое-то время позорно вывести их обратно?
Файтер чувствовал, как холод и безнадежность проникают под его одежду и замораживают кожу. Он бросил беглый взгляд на термометр, там привычные двадцать четыре градуса, как всегда, его любимая температура.
Аспирину бы принять, всплыла вялая мысль. Нет, надо сделать все, чтобы мне дали повод отменить это чудовищное решение. Войны быть не должно. Тем более такой…
Он глубоко вздохнул, в сердце остро кольнуло. Прислушался в недоумении, никогда раньше ничего подобного не случалось, сердце у него здоровее здорового.
– Все наши претензии, – сказал он, – все наши претензии…
Он замолчал, не в силах выговорить то, что кажется таким ясным и понятным.
– Что, господин президент? – спросил Гартвиг встревоженно.
– Все наши претензии, – повторил он замедленно, – были бы сняты… да, были б сняты, если бы…
Он снова замолчал, на этот раз заговорил Бульдинг, взгляд стал острым и цепким:
– Да, господин президент. В каком случае мы сняли бы все свои претензии и требования?
И отменили бы эту дурацкую войну, договорил Файтер мысленно, а вслух сказал:
– Если бы они отказались всего-навсего от одного-единственного пункта в их доктрине!.. От одного-единственного. Самого бесчеловечного, который вызывает негодование вот уже тысячи лет у всех народов. Я имею в виду их богоизбранность, их расовое превосходство.
Гартвиг усмехнулся, Бульдинг перевел дыхание, развел руками:
– От чего угодно откажутся, только не от этой дурости.
– Если бы евреи, – продолжил Файтер, чувствуя себя так, словно оправдывался, – если бы они составляли некий масонский орден с замкнутой структурой, со всеми их заморочками насчет обрезания и свинины, но чтоб это была именно организация, равно доступная для всех народов! И тогда не было бы претензий. Наоборот, все были бы счастливы, что какая-то группа взяла на свои плечи такую тяжесть и несет на благо всего человечества… А так получается, что тяжесть-то несут, но только для себя, а в далеких планах у них стереть с лица земли все остальные народы и создать Великий Израиль на всю планету!.. Кстати, не таких уж и далеких планах.