Суета сует. Суета.
Больше в жизни нет ни черта.
Суета сует. Круговерть.
Даже некогда умереть.
Даже некогда поскучать,
В кресло сесть, ногой покачать,
Посмотреть немое кино,
Пролистать лениво роман
И сквозь полуявь-полусон
Слушать, как звонит телефон.
Этот вечер, этот обман,
Этот тихий рай, тихий ад.
Я хочу вернуться назад!
Дайте пропуск, дайте билет,
Чтоб попасть в суету сует!
В суету сует, в круговерть,
Где мне некогда умереть.
– Машка, ты с ума сошла, такое выбросить! Это же гениально! – возмущался он, поглаживая листочек пухлыми, почти женскими пальцами.
Как маятник, Маша металась между горем и любовью. Поделать ничего было нельзя. От нее ничего больше не зависело! Если Антон ее любит, придет. Если не приходит, значит, конец. Раньше можно было немножко выпрашивать его любовь, немножко унижаться, немножко стараться. Раньше, но не теперь. Слишком четкая, не оставляющая пространства для различных ходов получилась ситуация.
Маша приняла решение – выгнать его... если он все-таки придет. Так и сказать: мол, ты меня предал, ты мне больше не нужен... Она не превратилась внезапно в ужасно гордую юную девицу. Желание увидеть Антона, прикоснуться к нему полыхало в ней с той же силой, что и прежде. Но, пытаясь выбраться наружу, бедное ее желание безуспешно утыкалось грустной мордочкой в прутья клетки. Не пришел, предал.
– А тут еще... – Боба поднял с пола скомканный листочек, прочитал и поморщился.
Как будто шкурка наждака
Твоя небритая щека.
Потрусь своей щекой слегка —
И след останется на коже,
На язычок огня похожий,
Ужаливший исподтишка.
Маша посмотрела на него так, словно она больше не Маша, а больной пылающий комок. Вот тут-то и раздался звонок. Пришел!
– А... почему... а куда ты... – пробормотала Маша в дверях.
«Почему я, даже на грошик, не чувствую счастья? Бабушка говорила – перенервничала. А я что, переждала, что ли?»
– Что «куда»? – удивился Антон. – Никуда я не делся. Не хотел вам мешать. Я же тактичный человек, понимаю, у вас горе. Думал, ты успокоишься, тогда я появлюсь. А ты чего такая грустная, ведь уже две недели прошло?
До сорокового дня Сергея Ивановича ни на минуту не оставляли одного. Раевские, Костя, близкие и неблизкие друзья, особо приближенные к дому ученики и коллеги дежурили возле Деда сменным караулом, словно не в меру хлопотливые родители возле капризного младенца. Дед запирался в своем кабинете. Сама мысль, что Сергей Иванович, суховатый «тиран и сумасброд», может с собой что-нибудь сотворить, казалась вздорной и кощунственной и, кроме того, просто глупой. Прислушивались, конечно, на всякий случай, но причина была не в этом. Просто Юрию Сергеевичу, а за ним и всем остальным так казалось правильно. Чтобы Дед не был в пустом доме один. Чтобы Берта Семеновна... Что Берта Семеновна?.. Не была одна.