Он подумал, добавил:
– Да и дальше слова хороши: «В нас кровь отцов-богатырей и дело наше право, сумеем честь мы отстоять иль умереть со славой. Не плачьте матери-отцы, терпите жены-дети, мы ради родины святой забудем все на свете».
Певец сказал изумленно:
– Так это же старая боевая песня полян! Говорят, ее еще Кий сложил!
Владимир поморщился:
– Это не важно, Кий или сам Рус. Новые поколения будут знать как твою. Только осторожненько всобачивай про молитвы, Христа… По слову-другому.
– «Не плачь по нас, святая Русь, – сказал певец задумчиво, – не надо слез, не надо…» Ага, можно продлить так: «Молись за нас, святая Русь! Молитва – нам награда».
Владимир кивнул одобрительно, кинул ему полтину серебра:
– Вот-вот. Чтоб не требовали золотой посуды, как нынешняя дружина. Помолились – и уже довольны.
Певец ушел, озадаченный и окрыленный разом, а Владимир подумал хмуро, что человеку обязательно надо чувствовать себя лучше других. Золотой посуды на всех не напасешься. У него теперь не дружина, а самое огромное в Европе войско.
Олаф уже наелся, распустил пряжку на поясе, с удовольствием смаковал греческое вино. Глаза блестели весельем.
– Хитер! Я помню, как во Фракии… Бывало, бредешь, ноги волочатся где-то сзади по пыли, уже готов упасть и умереть, ничто на свете не мило. А затянет запевала походную песнь, кто-то подпоет, и уже сил прибавляется, и спина перестает горбиться!
Владимир счастливо засмеялся:
– Олаф! Весь мир – наше поле. А люди – трава, которую можем растить хоть с сорняками, хоть без, а то и вовсе выполоть все к черту и засеять чем-то новым!
По прибытии Владимира с молодой женой встречали волхвы в городских воротах. Молодые девки с распущенными волосами плясали и пели, осыпали новобрачных цветами. Когда они чересчур близко приближались к Владимиру, коричневые глаза Анны становились зелеными от ревности.
Духовенство прибыло со вторым отрядом всего на три дня позже. Их отвели в приготовленные им дома. Часть ромеев взяли в княжий терем, по большей части это были молодые девки, что помогали одеваться принцессе, а также ее ближние слуги, патрикии, послы.
Во дворце сразу зазвучали веселые голоса, смех. В комнатах и переходах замелькали яркие, как крылья бабочек, платья. Окна и раньше всегда были открыты, а по велению князя плотники теперь спешно расширили оконные проемы по царьградской моде. Света стало больше, суровые палаты преобразились. Где в торжественных покоях невольно приглушали речь, чтобы не потревожить души предков, незримо витающие в палатах, теперь весело и раскованно звучала чужая речь, рассыпчатая и звонкая.