Он наклонил голову:
– Я помню одного хитрого пронырливого поросенка, что ухитрялся не раз оказываться в разгаре сражения. А однажды он принес мне даже обед…
Она улыбнулась, ее лучистые глаза засияли как звезды:
– О, вы помните! Но тогда я уже не была поросенком. Так, маленькой свинюшкой. Разве что раньше, когда вы спасли нас из рук турок… или даже еще раньше, когда вырвали из лап разбойников…
Он удивился:
– Неужели и это помните?
– Я помню, Александр Дмитриевич, – сказала она тихо, глядя ему прямо в глаза. – Я помню свое детское обещание… которое… Господи, что я говорю!.. которое я мечтаю сдержать…
Ее нежное лицо залил жаркий румянец. Подружка непонимающе смотрела то на нее, то на статного молодого офицера с генеральскими знаками отличия. Женщины хранили каменное молчание. Они выполняли свою работу, не оставляли юных женщин с мужчинами наедине, но и только.
– Оля, – сказал он внезапно охрипшим голосом, – вы были совсем ребенком.
– Александр Дмитриевич, – она чуть справилась со смущением, но румянец залил уже и нежную шею, перетекал в глубокий вырез на платье, – а разве вы не помните, что вы тоже что-то обещали?..
Он видел, с каким трудом она свернула разговор к шутке, но все же именно к той шутке, которая не уводила ее от прежней линии.
– Гм… Припоминаю, я видел вас с голой попкой… Даже держал вас в руках. Вы были очаровательным ребенком…
– Это не важно, какой я была, – прервала она, в ее серых глазах блистали веселые искры, но там было и нечто еще, более настойчивое и тревожащее. – Вы держали меня в руках, совершенно обнаженную! И тогда, будучи благородным человеком, вы пообещали на мне жениться, раз уж застали меня в таком компрометирующем виде!.. А теперь, похоже, вы пытаетесь отказаться от своего слова?
Подружка весело рассмеялась, заулыбались даже пожилые женщины. Вот оно что! Ольга Грессер просто повстречала старого знакомого, даже старого друга семьи, судя по разговору, и теперь просто шутит, острит, дурачится, что естественно в такой теплый день, под синим безоблачным небом, в трех шагах от морских волн, что с ласковым ропотом накатывают на берег.
Александр натянуто улыбался. Почему-то веселый и непринужденный разговор не получался. Как и у нее, теперь она жутко краснела, с большим усилием заставляла себя смотреть ему в глаза. Это уже был не ребенок, с которым он мог говорить хоть строго, хоть насмешливо.
– Александр Дмитриевич, – сказала она игриво-веселым голоском, в котором он уловил напряжение, – я вот уже семнадцать лет жду, когда вы свое обещание выполните! За последние два года мне пришлось отклонить восемь предложений руки и сердца.