Матросы, ворочающие руль, по приказу Баласанова были привязаны крепче, чем каторжники на турецких галерах. Засядько наконец привязался тоже, волны прокатываются по всему кораблю, смывают за борт все, что плохо закреплено. Во рту был вкус соленой воды, едкой и соленой, он продрог и уже жалел, что не остался со своими солдатами там, внизу, в трюме.
– Помпы! – закричал снова Баласанов прямо над его ухом в рупор. – Как работают помпы?
– Уже тонем? – спросил Засядько, по спине пробежали мурашки страха.
– Еще нет!
– А когда?
– Не терпится? Погоди, еще рано. Помпы всегда должны в шторм вычерпывать воду!
Они перекрикивались, шум шторма вырывал целые слова и уносил, но Засядько наконец понял, что помпы пока что вычерпывают только попавшую в трюмы воду во время шторма. Течи пока что нет…
– Пусть и мои солдаты качают! – предложил он.
– Сами справимся! – ответил Баласанов уверенно.
– Если заняты работой, не так страшно! – прокричал Засядько.
Баласанов посмотрел на его бледное лицо, впервые улыбнулся. Вода стекала по его красивому мужественному лицу.
– А ты молодец. Сам не трусишь, и солдат думаешь как отвлечь… Ладно, пусть поработают. Пусть еще следят, чтобы не появилась течь. Чуть что, вели затыкать, хоть задницами.
– Сделаем! – крикнул Засядько. – Среди солдат треть бывших плотников…
– Не корабельных же, – засмеялся Баласанов.
Как он еще смеется, подумал Засядько с завистью. Без натуги, искренне, зубы блестят, как у акулы.
Ливень хлестал с такой силой, будто бил по лицу мокрыми веревками. И когда уже Засядько решил, что не желает больше мучиться, уходит в трюм, над самой головой раздался такой ужасающий треск, что невольно присел, мир весь озарился небывало белым светом, таким чистым и непрочным, каким был разве что до появления на свете человека.
Оглушенный, он поднялся с корточек, если бы не веревки, смыло бы за борт, очумело мотал головой. Снова сверкнула молния, столь же ослепительная, оглушающе прогремел гром. Ливень набросился с утроенной яростью, ветер поднимал волны едва ли не вровень с мачтами, корабль швыряло так, что Засядько похолодел от мысли о неминуемой гибели.
И совсем неуместным был довольный голос Баласанова:
– Ага, обломали зубы!
– Кто? – не понял Засядько.
– Буря!.. Стихии!.. Это уже конец, понял?
– Понял, – ответил Засядько похолодевшими губами. – Нам конец…
Баласанов расхохотался, мокрый и похожий на полную сил большую морскую рыбу. Но буря в самом деле резко пошла на убыль, ливень оборвался, как отрезанный ножом, а ветер начал стихать.
– Теперь будем считать потери, – сказал Баласанов громко, но уже без крика, рев ветра утихал с каждым мгновением. – Это тоже была битва! Это вы, сухопутные, бьетесь только с неприятелем, а мы, моряки, еще и с морскими богами!