– Тебе… тебе очень плохо? – спросила я осторожно.
В ответ он затрясся мелкой дрожью, и я услышала какое-то странное пыхтение. Я не видела его лица, и потому испугалась, не понимая, дрожит ли он от боли, шока или испуга.
– Эй! Что с тобой?
– Не смеши меня, англичанка. Мне очень больно смеяться, – ответил он прерывающимся голосом. – на моем теле не осталось и сантиметра, который бы не били, не прижигали, не резали ножом, меня выворачивало наизнанку столько раз, что я лишился половины внутренностей, и ты еще спрашиваешь, плохо ли мне.
– Похоже, ты в отличной форме, раз отпускаешь такие блестящие шутки, – раздраженно сказала я. – Я имела в виду вовсе не это…
– Я знаю, – тихо ответил он. – Я знаю, что ты имела в виду. Прости меня за этот дурацкий смех. Я не мог сдержаться. Мои нервы немного разболтались за последние сутки.
– Я понимаю. Я все понимаю. И все же ответь мне.
– Мне не очень плохо. Но я не хочу об этом говорить. Не сейчас. Лучше ляг рядом со мной. Я хочу обнять тебя, чего бы мне это ни стоило.
– Не лучшая идея, мой милый. Я вся в крови и еще черт знает в чем.
– Прекрати меня смешить. Это же моя кровь и мое черт знает что. Иди ко мне, – он поманил меня пальцем, и тут же сморщился от боли, которую причинило даже это маленькое движение.
– Поосторожнее со своими ребрами! Если они криво срастутся, мне придется сломать их снова. Без всякого наркоза.
– Ладно-ладно, я не доставлю тебе этого удовольствия. Боюсь, раньше я умру от недостатка воздуха. Меня так перебинтовали, что я с трудом могу дышать. Я осторожно улеглась с ним рядом, и он приобнял меня здоровой рукой. Он был еле жив, растерзан и унижен, но мы все-таки были вместе. Я заснула подле него, И мне больше не снились кошмары.
Мы покинули дом сэра Бартоломью Фэрбенкса ранним утром. За ночь намело огромные сугробы, и метель все еще продолжалась.
– Хорошо, – сказал Муртаг, потянув носом ветер. – Погода не переменится еще несколько часов. Наши следы очень скоро заметет.
Мы отправились в путь втроем. Люди Дугала Маккензи вернулись к нему еще накануне. А нам нужно было добраться до побережья, сесть на корабль и отправиться во Францию. Путешествие предстояло не из легких. В это время года над проливом бушевали шторма. От северных берегов Шотландии до французского побережья было далеко. На парусном судне плавание могло затянуться недели на две. Если, конечно, судно не будет разнесено в щепки особо сильным штормом. Интересно, я страдаю морской болезнью? Мне доводилось плавать на теплоходах, паромах и экскурсионных катерах, и это мне даже нравилось. Но вот в осенний шторм на непрочном корабле постройки восемнадцатого века – я с трудом представляла себе, что это может быть.