– Мне еще ни разу не пришлось ремонтировать это судно, мэм, – сказал он гордо. – «Святая Цецилия» плавает уже пятнадцать лет, и на ее днище только три заплатки. Первую пробоину мы получили на третий год плавания. Ранней весной мы налегке возвращались из Белфаста в Абердин. А погода еще стояла зимняя. И вот, помню, дело было у Оркнейских островов…
Он хотел было поведать мне в красках, как именно судно получило все три пробоины, но я сослалась на недостаток времени и покинула милейшего капитана Дженкинса. Признаться, своими россказнями он напугал меня окончательно. Не развалится ли эта пожилая «Святая Цецилия» при первом же порыве ветра и ударе штормовой волны? Но выбора не было. И я утешилась тем, что в прежние времена дикари преспокойно плавали по своим океанам на утлых пирогах и катамаранах, и ничего, некоторые выживали и даже добирались до весьма отдаленных территорий. Викинги на своих драккарах доплыли до Америки лет на пятьсот раньше Колумба. А Тур Хейердал, совершивший переход через Атлантический океан на папирусном суденышке, чтобы доказать свою научную гипотезу? По сравнению с папирусной лодкой «Святая Цецилия» вполне могла сойти за комфортабельный теплоход.
Мы отплыли из Инвернесса на рассвете. Я стояла на палубе, смотрела на неспокойное свинцовое море, вдыхала его запах. Так вот как пахнет свобода – гниющими водорослями и селедкой! И все же этот запах внушал мне большие надежды. Во Францию за нами никто не погонится. Шотландия с ее средневековыми интригами и междоусобицами осталась за кормой. С каждой минутой я все дальше и дальше от Грэт-на-Дан – места, откуда начались мои невероятные приключения. Все дальше от соблазна вернуться домой, в привычную размеренную жизнь. Все дальше от прохода в неизвестное будущее. Теперь мое настоящее здесь!
Я спустилась проведать Джейми. Он лежал в каюте, задремал, и я не стала его будить. Чем больше он будет спать, тем лучше. Выглядел он все еще отвратительно. С лица не сошли следы побоев, правый глаз открывался только наполовину и был красным, воспаленным. Ничего, уговаривала я себя. Он выберется. Он сильный. Он сделает это хотя бы ради меня. Главное – чтобы зажила рука.
Я не знала, о чем он думает, о чем он может сейчас думать. Он почти ничего не говорил в те редкие минуты, когда был в сознании и не спал. Я не знала, какие сны приходят к нему, и боялась спрашивать, хотя не раз просыпалась от того, как он стонет во сне. Я не знала всего, что произошло между ним и Рэндаллом в те несколько часов, когда я искала помощь. Может быть, травмы, нанесенные его душе, были куда серьезнее, чем травмы, нанесенные телу. Рано или поздно мне придется поговорить с ним, и боюсь, это будет не самый приятный разговор в моей жизни.