Беатриче подошла к окну и прислушалась к ночным шорохам. Трещали сверчки, проносились летучие мыши, охотясь за насекомыми. Она не могла припомнить, чтобы в Гамбурге наслаждалась такой тишиной. Если движение транспорта ночью практически прекращалось, все равно время от времени проезжал автомобиль, раздавалась сирена полицейской машины или скорой помощи, голоса и смех молодежи, возвращавшейся с дискотеки. И там никогда не было так темно.
Она глубоко вздохнула. До сих пор она свято верила в то, что когда-нибудь автобусом, поездом или даже самолетом ей удастся вырваться из неволи. Но теперь об этом не могло быть и речи. Как она сможет попасть в Германию? Пешком?
На телеге, запряженной ослом? На спине мула? Беатриче невольно усмехнулась, представив, как будет гарцевать на маленьком лохматом осле по Ближнему Востоку, потом по Европе, чтобы когда-нибудь, через несколько лет, вновь оказаться в Гамбурге… Усмешка застыла на ее губах, так как память внезапно услужливо подсказала ей, что в первом тысячелетии нашей эры Гамбург представлял собой всего лишь укрепленную деревянным частоколом рыночную площадь, на которую с завидным постоянством нападали викинги. Тогда какой смысл был в ее возвращении в Германию? К чему тратить силы и подвергать свою жизнь опасности, если Германии и Гамбурга такими, какими она их знала, еще просто не существовало?
– Мой господин, простите, что потревожил.
Селим так тихо вошел в кабинет, что Али вздрогнул от неожиданности. Он осматривал мальчика пяти лет, который вот уже два года не говорил ни слова.
– Ну что там у тебя? – последовал его резкий вопрос.
– У меня новость для вас…
Но Али не дал слуге договорить.
– Зайдешь, когда освобожусь. А пока жди за дверью.
Селим удалился еще незаметнее, чем появился. Он обидел Али. И Али был очень рассержен. Но слуга раз и навсегда должен запомнить, что ни при каких обстоятельствах непозволительно мешать своему господину, тем более во время обследования пациента. Даже тогда, когда отец пациента всего лишь простой пастух и не в состоянии оплатить лечение.
Вздохнув, Али вновь повернулся к маленькому мальчику, глядевшему на него большими темными глазами. Али осмотрел уши ребенка, полость рта, прощупал шею. Было непохоже, что малыш чем-то болен.
Али взглянул на отца. Тот, как и его сын, одет бедно, но чисто, худ и изнурен, выглядит почти стариком, хотя ненамного старше Али. Его лицо говорит о перенесенных лишениях, голоде, непосильной работе, бедности, бесправии, нужде. Однако он проделал с сыном нелегкий путь через пустыню, чтобы обратиться к лекарю, спасшему жизнь любимой жене эмира. Пять дней они находились в пути и еще три дня дожидались приема. Весь их продовольственный запас состоял из бурдюка с водой, маленького мешка молотого проса и вареной чечевицы. Он с таким благоговением смотрел на Али, будто от лекаря зависела не только жизнь сына, но и спасение его собственной души.