— La Rousse.
Она обернулась, увидела глаза Этьена, приближавшегося к ней своей обычной развязной походкой, и попятилась назад, пока не уперлась спиной в каменную стену. Он живо оказался рядом и положил ей ладони на бедра.
— Нет, только не здесь, — сказала она. — Не в доме твоих родителей, на их кровати. Если твоя мать…
Этьен убрал руки. Упоминание о матери отрезвило его.
— Ты говорил с ними?
Он не ответил. Его широкие плечи поникли, он двинулся в угол.
— Стало быть, не поговорил.
— Скоро мне исполнится двадцать пять, и тогда я волен делать все, что заблагорассудится. Тогда мне не нужно их разрешение.
«Конечно, они не хотят, чтобы мы поженились, — подумала Изабель. — Мы бедны, у нас ничего нет, а они богаты, у них есть Библия, лошадь, они умеют писать. Они женятся на кузинах, они дружат с месье Марселем. Жан Турнье — синдик герцога де Эгля, он собирает с нас налоги. Никогда они не согласятся, чтобы дочерью их стала девушка, которую они зовут la Rousse».
— Мы могли бы жить с моим отцом. Ему трудно приходится без сыновей. Он нуждается в…
— Ни за что!
— Стало быть, мы должны жить здесь.
— Да.
— Без их согласия.
Этьен переступил с ноги на ногу, прислонился к краю стола, скрестил на груди руки и пристально посмотрел на нее.
— Если ты им не нравишься, — вкрадчиво сказал он, — то сама в этом виновата.
Изабель застыла, кисти ее сжались в кулаки.
— Но я не сделала ничего дурного! — воскликнула она. — Я верю в истину.
Этьен улыбнулся:
— Но ведь ты любишь Святую Деву, разве не так?
Изабель, не разжимая кулаков, наклонила голову.
— А мать твоя была ведьмой.
— Что? Что ты сказал? — выдохнула она.
— Тот волк, что укусил ее, его дьявол наслал. А потом начали умирать дети.
Изабель посмотрела на него.
— Ты что же, думаешь, что мать нарочно умертвила свою дочь? И внучку?
— Когда ты станешь моей женой, — сказал Этьен, — акушерством заниматься не будешь. — Он взял ее за руку и повел в амбар, подальше от родительского очага.
— Зачем я тебе? — лгрошептала она так тихо, что он не услышал. И сама себе ответила: «Затем, что твоя мать ненавидит меня больше всех на свете».
Пустельга летела прямо над головой, бешено хлопая крыльями на сильном ветру. Серая — самец. Изабель прищурилась. Нет. Рыжеватая, под цвет ее волос, — самка.
Она сама научилась лежать на воде, перевернувшись на спину, слегка шевеля руками, — груди почти не видно, волосы распластались на поверхности, как листья, проплывающие мимо ее лица. Изабель снова посмотрела вверх. Пустельга стремительно приближалась справа. Миг соприкосновения был заглушён шелестом ракитника. Когда птица показалась, в когтях у нее трепыхалось какое-то существо: то ли мышь, то ли воробей. Она быстро набрала высоту и исчезла из виду.