Идиотизм, сказали бы вы, случайность, но меня эта деталь всего перевернула.
Каким образом могла попасть грязь на эту ногу, неподвижную вот уже много лет?
На эту несчастную ногу, которая Бог знает когда сделала свой последний шаг?!
Инстинктивно я поискал ее обувь. Ева всегда носила мягкие меховые туфли. Они стояли неподалеку от кровати. Я посмотрел на них и удостоверился, что подошвы были совершенно чистые.
Не зная, что и думать, я спустился к Элен.
Та, напевая школьную песенку, с аппетитом завтракала. Несмотря на отсутствие сестры, вид у нее был очень довольный, и на какое-то мгновение я даже залюбовался ее красотой, которая приоткрывалась мне постоянно во все новых гранях: теперь я обратил внимание, каким чудным блеском переливались на солнце ее перехваченные черной бархатной лентою волосы.
— Ну что там? — спросила она у меня. Я сел:
— Она крепко спит, и я не решился ее будить…
— Вы совершенно правильно сделали. Мы молча позавтракали. Но когда Элен собралась встать из-за стола, я, ничего не говоря, сжал ее руку. Она испуганно посмотрела в сторону подъемника. Элен просто панически боялась, как бы сестра не заметила какого-нибудь знака наших интимных отношений.
— Скажите, Элен, а вследствие чего Еву парализовало?
— Полиомиелит… В тринадцать лет…
— Я думаю, были использованы все возможные средства, чтобы…
— Все! — поспешно ответила Элен. — Папа был тогда еще жив, он возил ее в Стокгольм, к выдающемуся специалисту… О результате вы можете судить…
Она говорила, и ее слова развеяли мои нелепые мысли.
— Бедная девушка, — вздохнул я.
Я проводил Элен до самой двери ее комнаты, расположенной в глубине коридора, возле ванной комнаты, общей для обеих сестер. Я не спешил уйти, и она, конечно же, обратила на это внимание:
— Вы хотите мне что-то сказать, Виктор? Я вошел в ее комнату, открыв дверь коленом. Мне страшно хотелось ее. Не мог я уже больше выносить эти платонические отношения! Ведь я пережил с ней и прежде всего благодаря ей такие мгновения, которые просто невозможно забыть!
— Элен, когда мы поженимся? Из-за этого магазина мы только и говорим что о живописи, пластинках, оформлении, а о том, что нас больше всего волнует, — ни слова…
Она села на край кровати.
— Ничто нас не гонит, Виктор… Нельзя ведь строить сразу два дома…
— Вы, конечно, правы… Но…
— Но что?
— Если мы не говорим о женитьбе, мы можем, однако, говорить хотя бы о нашей любви…
Я сел рядом с ней. Она слегка отодвинулась, словно боялась, что я начну обнимать ее и целовать. Это просто шокировало меня! Я всмотрелся в нее"
— Ты не любишь меня! — едва не вскричал я. Вместо того, чтобы возразить, она приложила палец к своим губам: