Грозный дал обет, сделав для себя запретным трон предков? Но мы-то с вами умные люди, мы же понимаем, что трон Хастинапура — это одно дело, престол Великой Бхараты — совсем другое, а титул Чакравартина — третье, и обета никоим образом не касающееся! Да толпы брахманов дрожат от нетерпения: когда наконец выпадет возможность очистить Гангею от греха, отмыть добела! Дело за малым: взять в жены вдов сводного брата и объявить сперва «Приношение Коня», а там и «Рождение Господина»…
Гряди, Грозный, победитель Рамы-с-Топором!
Многие раджи и правители заранее приказывали пахать землю у границ своих владений, засевая ее самой сочной травой и клевером, — а вдруг скривит губу священный жеребец, вдруг пройдет мимо, не даст сразу признать над собой главенство мужа доблестного!
Опять же в почете стали так называемые «Киталы» — брахманы по рождению и игроки по призванию. Умельцы шестигранных костей, они спешили на призывы и усердно обучали достойных владык странному мастерству: проигрывать так, чтобы ни одна душа не заподозрила в мошенничестве!
Ну и соответственно конюшие раз за разом учились незаметно придерживать упряжку на ристаниях…
Погребальный костер в Хастинапуре был виден издалека.
И брахманы завершали поминальное «Восьмичашье», поднося огню и праху несчастного царевича рисовые лепешки в восьми черепках от разбитого жертвенного сосуда.
Былое — вдребезги.
3
— Ты спишь, Сатьявати?.. Ну спи, спи, я просто так, посижу минутку и уйду… уйду. Давай-ка я лучше подоткну тебе покрывало… Я ведь знаю, ты все время мерзнешь, хотя при мне стараешься не подавать вида. При мне? Вот ты спишь и видишь сны, а я смотрю на тебя, на крохотный комочек под грудой покрывал, и не могу вспомнить, когда в последний раз оставался с тобой наедине! Кажется, что давно, ужасно давно, чуть ли не с той проклятой ночи, когда нам на рассвете сообщили о гибели Читры от стрел гандхарвов… Через сутки ты состарилась, а я увидел дряхлую женщину, в которую превратилась рыбачка-царица, и внезапно понял: боги, до чего мы с тобой похожи!
Ведь эта сморщенная оболочка — не более чем темница для настоящей Сатьявати, той, какой ты осталась в моей памяти! А я, я сам — разве не темница, не тюрьма для чего-то большего и наверняка лучшего, чем я?! Более того: иногда мне кажется, что я — каземат, вокруг которого нарочно выстроили прекрасный дворец… Люди ходят вокруг, задирают головы, любуясь шпилями и куполами, падают в пыль шапки, но людям это безразлично! «Чудесно! — восклицают они, щелкая пальцами. — Превосходно!» А завшивевшему узнику, который без памяти валяется в недрах этого шедевра архитектуры и из всей красоты видит в лучшем случае плесень на склизких стенах — ему-то что восклицать?! Чудесно?! Превосходно?! Или — «На помощь!..» Только кто услышит через толщу стен и вереницы покоев?