И когда она успела «навести красоту»?
— Солнышко не бывает чьим-то, — наставительно сообщил Карна, машинально подражая тону Наставника Дроны. — Солнышко общее.
— Мое! — стояла на своем девица, тесно прижимаясь пышной грудью к руке Ушастика. — Мое собственное! Кареглазенькое, горбоносенькое, долговязенькое…
Она захихикала и добавила еще одну пикантную подробность, от которой лучистый Сурья наверняка икнул за горизонтом.
Рассвет был на подходе.
Серая мгла сочилась меж домами, рваной паутиной обвисая на крышах одноэтажных лавок, тщательно запертых рачительными хозяевами, из-за торговых рядов тупо мычали буйволы, впряженные в крестьянские телеги с мешками чечевицы, и звук эхом гулял от общественных складов до павильонов с выставкой ланкийских благовоний, редела кисейная пелена, яснее проступали выбеленные стены зданий, а буйволиной тоске вторил трубный рев тяглового слона над опустевшей кормушкой.
Рыночная площадь — треугольник под названием Субханда — Добрый Барыш — готовилась проснуться.
Взяв от рынка наискосок, Карна с девицей свернули к центру города. У них было заранее условлено: едва улица Южная пересечется с проспектом Хастина— Основателя, девица сразу же поворачивает обратно. Без возражений и пререканий. Дом Первого Колесничего, отца Карны, располагался в престижном квартале, ибо негоже главному конюшему и личному суте государя бедствовать в трущобах. Впрочем, отец под родной кров приходил лишь ночевать, все дневное время проводя близ дворцовых конюшен, мама — та и вовсе через раз коротала ночи у своей царственной покровительницы-хозяйки, и дом находился под бдительным присмотром слуг.
Карна меж ними слыл за своего в доску.
Захоти он в отсутствие родителей привести домой гулящую девицу или устроить развеселую пирушку с приятелями — слуги были бы только рады. Глядишь, и самим бы перепало от щедрот! Но за свободно висящим плодом рука тянется редко: Ушастик дома вел себя пристойно, даже можно сказать, чинно, из дылды-разгильдяя мигом превращаясь в добродетельного домохозяина.
Почему кусты не подстрижены?
Почему пол не метен?!
Поторопитесь с обедом, копухи! — вдруг отец вернется…
А шлюх водить — упаси боги! Сам не вожу и вам не велю.
За два квартала от условленного места расставания девицу и ее «солнышко» остановили.
Толстомордый детина, засунув большие пальцы рук за пояс, перегородил дорогу и нагло ухмылялся щербатой пастью.
— Детки! — загнусавил он, подражая рыночному попрошайке. — Что ж вас бхут носит в такую рань, детки?! Встретите злыдня-ухокрута — кто по вам панихиду закажет, сладкие мои?! Подайте на доброе слово по безвременно сдохшим…