— Здесь побывал Нимстоул! — прошептала Анана. — Его не зря, знаешь, прозвали Петельником.
В трехстах ярдах впереди по улице вспыхнули факелы приближавшегося патруля. Кикаха выругал Нимстоула за то, что тот оставил тут тела.
На самом-то деле для патрулей не составляло большой разницы, убиты ли часовые или отсутствуют на своих постах. Тревогу поднимут в любом случае.
Небольшие врата в стене оказались незапертыми. Их можно было запереть только снаружи. Кикаха и Анана, забрав оружие часовых, прошли во врата и взбежали по крутой лестнице меж высоченных гладких стен. К тому времени, когда они добрались до верха, они пыхтели и жадно глотали воздух открытыми ртами.
Снизу послышались крики. В крошечных воротах появились факелы, и солдаты начали взбираться по лестнице. Забили барабаны, затрубили трубы.
Они побежали, но не ко дворцу справа от них, а к крутому лестничному маршу слева. На вершине лестницы поблескивали серебряные крыши и железные решетки, и до них донесся запах животных, соломы, старого мяса и свежего навоза.
— Царский зоопарк, — сказал Кикаха — Я здесь бывал.
На противоположном конце длинной дорожки, вымощенной каменными плитами, что-то блеснуло, словно нить в шлейфе ночи. Оно пронеслось в лунном свете и оказалось в тени, а затем растаяло в огромных дверях колоссального белого здания.
— Нимстоул! — воскликнула Анана.
Она бросилась было за ним, но Кикаха грубо оттащил её назад. С искаженным лицом, белым, словно отлитым из лунного серебра, и широко раскрытыми, как у разъяренной совы, глазами она резко вырвалась из его рук.
— Ты смеешь прикасаться ко мне, леблаббий?
— В любое время, — отрезал он. — Перво-наперво, не называй меня больше леблаббием. Я тебя не просто ударю, я убью тебя. Я не обязан сносить это высокомерие, это презрение. Оно целиком основано на пустом, ядовитом и болезненном эгоцентризме. Назови меня так еще раз, и я убью тебя. Ты меня, знаешь ли, ни в чем не превосходишь. Именно ты и зависишь от меня.
— Я завишу от тебя?
— Разумеется, — подтвердил он. — У тебя есть план бегства, который может сработать, даже если он дикий?
Усилие взять себя в руки заставило её содрогнуться. Затем она принужденно улыбнулась. Если бы он не знал о скрытой ярости, то счел бы эту улыбку самой прекрасной, очаровательной и соблазнительной из всех виденных им в двух вселенных.
— Нет, у меня нет плана. Ты прав. Я завишу от тебя.
— Ты, во всяком случае, реалистка, — заметил он. — Большинство Господов, как я слышал, настолько высокомерны, что скореё умрут, чем признаются в какой угодно зависимости или слабости.