"Пока род Кестеллов живет, не будет Бентонам покоя!
Проклятье каждый передаст, проклятье первой вековое,
Пусть первая жена умрет и кровью смоет оскорбленье!
Обида Бентонов живет - черед смертей ее решенье!"
Эти довольно корявые стихи и еще несколько в том же духе потом положили на музыку, и они стали известны как "Баллада о первой жене". В дальнейшем род Бентон пришел в упадок, а Кестеллы, несмотря на то что с некоторыми женщинами их рода действительно периодически происходили несчастья, были вполне благополучны. Являлись ли эти несчастья следствием злого умысла или просто трагическими случаями, автор статьи не брался судить. Бентоны, судя по всему, были натурами с большой склонностью к авантюрам. Они участвовали почти во всех смутах и всегда на стороне проигрывающей. Были среди них и те, кого принято называть творческими личностями, - несколько поэтов, один композитор и один художник. К концу девятнадцатого столетия Бентоны и Кестеллы, видимо, помирились, так как художник Артур Бентон написал портрет леди Рейчел Кестелл, умершей в возрасте двадцати пяти лет. В тридцатые годы двадцатого столетия последний Бентон внезапно покинул свой родовой дом, носящий странное название "Сатис", и эмигрировал. Прекрасный дом, великолепный образчик архитектуры шестнадцатого века, совершенно разрушился, а уважаемый род Кестелл (Эйвонкасл, Корнуолл) продолжен в лице сэра Брайана Кестелла.
Энн прочитала статью до конца и закрыла журнал. Теперь она знала, что имел в виду Брайан Кестелл, когда говорил о первой жене. Но у Фионы, полагала Энн, нет причин для беспокойства. Может быть, в смертях леди Джейн и леди Элизабет виноваты Бентоны, но по поводу других вряд ли стоит грешить на них и уж тем более на таинственный рок! В истории любой семьи найдутся какие-нибудь загадочные смерти, а здесь еще эта баллада! Энн пожала плечами. Во всяком случае, девушке, которую она должна найти для этого надменного типа, вряд ли грозит опасность, кроме одной, и очень серьезной, - влюбиться.
Выйдя из тенистого садика на шумную пыльную улицу, Энн почувствовала себя рыбой, выкинутой из тихого водоема на враждебный, душный берег. Настроение было отвратительным, хотелось забиться в какой-нибудь уголок и хорошенько выплакаться. Это от перенапряжения, поставила себе диагноз Энн, я взялась за работу, которая мне совершенно не подходит, и постепенно впадаю в депрессию. Легче от установления причины ей не стало. И, как всегда в тяжелые минуты, Энн потянуло домой, но не в ее маленькую лондонскую квартирку, а в Кингсвуд, в их старый, уютный, светлый дом, к Пат. Она представила просторную гостиную. Все три окна сейчас, наверное, открыты, ветер играет легкими занавесками... Там прохладно и тихо. Энн подумала, что в этой тишине и покое сумеет обрести душевное равновесие.