В самом начале своей кремлевской карьеры Герман любил погулять по этажам Госдумы: и старого, бывшего когда-то Госпланом СССР здания, и нового, выстроенного за ним, куда из бывшего Госплана вела широкая застекленная пуленепробиваемым стеклом галерея. По Госдуме он гулял, словно по оранжерее с ядовитыми растениями или дендрарию, но опасаться в стенах дендрария было нечего, так как вид, населяющий его, своих представителей не жалил ввиду бесполезности этого занятия. Ведь яд одного, скажем, каракурта на другого такого же никогда не подействует.
Для «думцев» Гера был кем-то вроде бога в крылатых сандалиях, перелетевшего через Александровский сад, Манежную площадь, Охотный Ряд и сошедшего к ним в сиянии нимба федеральной святости и исполнительной непогрешимости. Он прогуливался по широким лестницам, бывал на заседаниях, посещал уборные и всюду видел заискивающие улыбочки и слышал льстивые словечки. Те, от кого еще так недавно он был далек, словно Жмеринка от Москвы, теперь стали для него кем-то вроде его личной банки с пауками. Вот она стоит себе спокойно на полке в темном углу, но стоит взять ее да как следует потрясти, как среди пауков начинается паника, они карабкаются один через голову другого, не понимая, что лучше, чем в банке, где они сидят все вместе, им нигде не будет. Вне прозрачных пуленепробиваемых стенок их всех передавят поодиночке, ибо паук хоть и тварь божья, но все же премерзок, и все, на что он может рассчитывать в условиях сурового российского климата, так это на подошву шахтерского ботинка или каблук профессорской туфли. Никто не любит пауков, поэтому за них голосуют. Пусть лучше они живут себе в своей банке, стоящей в темном углу, и делают там все, что придет им в голову.
Вот и получалось, что всему этому будущему был поставлен довольно серьезный, если выражаться шахматным языком одного из лидеров оппозиции, шах. Причем белые, которые его получили, знали лишь о самом факте его наличия. «Да, нам поставили шах, но кто именно и как следует пойти, кем заслониться, для того чтобы следующим ходом черных фигур, которых видно не было (чересчур большая доска), не был бы мат без возможности по-пацански договориться и переиграть партеечку». Ясно было, что отбившиеся от рук рогачевские питомцы, помимо хорошего финансового «взгрева», происхождение которого четко прослеживалось от северо-американского континента до их черной кассы, заполучили в свой наступательный актив нечто, обладающее сильнейшей убойной силой. Нечто, чего нельзя было ни увидеть, ни услышать, какую-то силу, энергию, флюид, который мог воздействовать на сознание заполоненных народом площадей и обращать это сознание в ненужное для того, частью чего стал Гера, русло. Сейчас, после неоспоримого доказательства этого непонятного пока и оттого пугающего своей непонятной природой явления, срочно нужно было предпринимать какие-то меры. Действовать на опережение, увы, не получалось. Генерал Петя закончил свой длинный рассказ в собственной особенной манере: