Кен по случаю встречи попытался приодеться: натянул костюм, рубашку и галстук, но вот с туфлями дал маху, один был черный, а другой — коричневый. Белинда пришла в синем шерстяном платье до середины икр и все в том же жакете бледно-оливкового цвета. И так как она сама попыталась принарядиться, то критично отнеслась к Викки, которая этого не сделала.
— Мама, ты выглядишь, как будто спала в этой одежде.
— Да, дорогая, это действительно так.
Белинда повела ее наверх, чтобы переодеть во что-нибудь не такое мятое, а Грэг тем временем предложил Кену немного выпить.
Кен с сожалением посмотрел на бутылку.
— Пожалуй, не стоит, — сказал он. — Я за рулем, так что…
Короткая пауза. На мгновение между ними образовался вакуум. Они смотрели друг на друга, не зная, как продолжить разговор.
— Белинда рассказала нам, — нашелся наконец Грэг, — что сегодня у вас случилось несчастье с лошадью.
— Она погибла. — Кен наглухо, чугунной крышкой, закрыл котел с бурлящими в нем треволнениями сегодняшнего дня, но напряжение все же просочилось в его речевом стаккато. — Я не смог спасти ее.
— Мне очень жаль, правда.
Кен кивнул. Его бледно-голубой взгляд обратился на меня.
— Я немного не в себе сегодня. Забыл, как вас зовут.
— Питер Дарвин.
— Ах да. Родственник Чарлза? —Нет.
Он изучающе смотрел на меня.
— Вас, наверное, и раньше спрашивали об этом?
— Пару раз.
Его интерес ко мне иссяк, однако мне подумалось, что при других обстоятельствах мы бы с ним нашли больше точек соприкосновения, чем он с Грэгом. Но Кен тем не менее старался:
— Белинда говорила, что вас ограбили, сэр, вас и… э-э… маму.
При воспоминании о недавних событиях Грэг переменился в лице и предоставил Кену краткий отчет о случившемся. Тот в ответ изобразил негодование и посочувствовал:
— Как вам не повезло!
Он говорил с глостерширским акцентом, не сильным, но заметным. Если попробовать, я бы тоже мог легко вспомнить это наречие, хотя давно сменил его на итонский английский, переняв его у отчима. Он сразу сказал, что у меня есть способности к языкам, и заставил меня выучить французский, испанский и русский, еще когда я был подростком. «Это самый подходящий возраст для изучения языков, — говорил он. — Я пошлю тебя в английскую школу поучиться два последних года, чтобы ты мог поступить в университет, но, чтобы стать настоящим полиглотом, языки нужно учить там, где они считаются родными».
Один за другим я всосал в себя французский — в Каире, русский — в Москве, испанский — в Мадриде. Отчим упустил из виду японский, но это скорее промах министерства иностранных дел, которое не направило его в соответствующую страну.