Батшеба перестала дышать.
«Прикажи мне остановиться! Нет, молчи, не запрещай!»
Она на мгновение отстранилась и потянула за тесемки корсета. Шнуровка ослабла, и она взглянула потемневшим, вызывающим взором. Потом обняла его за голову и заставила наклониться. Губы ощутили шелковистую сладость нежной кожи. Она едва слышно вздохнула от наслаждения.
На этом мысли оборвались.
Осталось лишь безумное «хочу», «немедленно», «мое».
Зверь проснулся.
Он поднял ее юбки – как можно выше. Нижние юбочки шуршали и шелестели, пока наконец рука не скользнула по краю чулка и не отправилась дальше.
Он потянулся было к застежке на брюках, но Батшеба опередила, и ему пришлось прижаться ртом к ее плечу, чтобы не закричать, словно впервые познавший удовольствие мальчишка.
Он испытывал безумное нетерпение. Но мучительное наслаждение не позволяло уступить нетерпеливому желанию. Он почувствовал, как расстегнулась сначала одна пуговица, потом вторая. Бенедикт начал помогать Батшебе, помогать себе – он больше не мог ждать. Но в это мгновение она вскрикнула и отпрянула, а потом негромко, но яростно выругалась по-французски.
Безжалостный приступ боли, вот что привело Батшебу в чувство.
Она вырвалась из объятий и отвернулась. Лицо пылало.
– Что случилось? – растерянно спросил Бенедикт осипшим от страсти голосом. – В чем дело?
Она была готова и заплакать, и засмеяться.
– Рука. Что-то с рукой. Идите к черту, Ратборн. Вы же знаете, что мы делали то, чего нельзя делать.
– Идти к черту? – возмушенно переспросил он. – Это мне идти к черту?
Потом уже спокойнее и мягче поинтересовался:
– Что же вдруг приключилось с вашей рукой?
– Думаю, она разбила чей-нибудь нос. И теперь жутко болит.
– Дайте-ка посмотрю.
Ей хотелось отойти подальше, привести себя в порядок и позволить ему сделать то же самое. Грудь покинула корсет, подол нижней юбки застрял за поясом, а юбка сбилась в беспорядочный ком.
Но за всю жизнь Батшеба так и не научилась стесняться, а тем более стыдиться собственного тела, и сейчас ее совсем не заботило, какое именно зрелище предстало перед глазами лорда Ратборна. Она была готова не только позволить ему видеть все, что он хотел видеть, но и отдать все, что он хотел получить. Причем сделала бы это с радостью.
Потому что влюбилась до полного безумия, до безнадежности. То есть безнадежной оказалась она сама. Кровь Делюси делала свое дело, хотя благонравная миссис Уингейт упорно пыталась противостоять ее тлетворному влиянию.
Она протянула руку.
– Пальцы заметно распухли, – взволнованно заметил Бенедикт. – Говорите, стукнули кого-то по носу?