Тут уж окончательно уверился Матвей: не милиция это, и не какой-либо иной служивый люд, — банда. Не урканы, понятное дело, с зоны сорвавшиеся… Просто банда. И разговоры с ними разговаривать нечего, валить надо, как собак бешеных. Да поди завали-ка такую толпу из мелкашечки…
«Начальник» и впрямь тут за главного оказался: приказал, и пошли двое его варнаков в сараюшку, к зимовью примыкавшую. Вернулись быстро: один две лопаты тащит, другой чурбак зачем-то деревянный приволок.
Тогда и остальные засуетились: тот, что с помповушкой, в сторону пошагал, как раз к тому распадку, где Матвей шел, когда выстрелы услыхал. Пошагал и в кустах скрылся. Другой трещотку свою заграничную под штормовку спрятал, на чурбак возле невысокого крыльца-приступочки уселся, а перед ним на газетке цельный натюрморт разложили — банка консервная вскрытая, хлеба горбушка с ножиком, фляжка плоская… Ни дать, ни взять: вышел из тайги человек грамотный, приличьям лесным обученный, — увидел, что хозяева заимки ненадолго отлучились, не стал внутрь ломиться, на крылечке перекусить решил.
Байкала застреленного оттащили куда-то, пятна кровавые песочком присыпали, дверь прикрыли и палкой подперли. Потом главный и с ним еще трое взяли лопаты, и за зимовье пошли. И Федора с собой повели, дулом карабина в спину подталкивая… Шел он тяжело, пошатываясь, спотыкаясь.
«Ну вот и нарисовался расклад понятный…» — думал Матвей, надрезая бритвенно острым ножом-«алтайцем» мелкашечную пулю.
И в самом деле: никак не верилось, что сейчас Федю под стволами заставят могилку себе копать. Места тут глухие, закон — тайга, прокурор — медведь, волк вместо адвоката. Ни к чему здесь такие сложности: приголубь по голове чем-нить тяжелым, или по глотке резани, да и оставь труп на свежем воздухе, — птицы-звери живо мясо с костей подъедят, и косточки мелкие растащат, любой эксперт свихнется, понять пытаясь, что да как тут стряслось…
Значит, всё проще. И всё сложнее… Не копать они могилу пошли — раскапывать.
Ту самую, где мертвый чужак лежит, третьего дня в зимовье найденный. И где вещи все его зарыты… Вот чуяло ж сердце: не обернется добром та находка… Так и вышло.
А как заберут варнаки вещички сотоварища своего — тогда и Федор в яму ляжет, не зря ж копали… Да и Матвею туда прямая дорога светит, недаром тот, с помповушкой, как раз на его пути засел. А если бы, паче чаяния, Матвей с другой стороны вывернул — так второй, у крылечка сидящий, свинцом попотчевать готов.
И все бы ведь сложилось у живорезов, как задумали, кабы не день такой неудачный выдался… Или наоборот — удачный?