Дрожа от страха и холода, Беатриче снова забралась в постель, но ей было не до сна. Боязливо всматривалась она в очертания окружающих предметов: в темноте они выглядят странно и жутковато… В тени их легко спрячется кто угодно. Вслушиваясь в какие-то едва различимые звуки, опять вглядывалась в темноту: не шевельнется ли кто поблизости? Наконец веки отяжелели, начало клонить ко сну…
Но каждый раз, как она засыпала, ей казалось – где-то рядом прячется гадкое чудовище. Все еще ощущала тот мерзкий, зловонный запах. Тогда Беатриче вскакивала, садилась в постели и ждала, когда пульс успокоится.
По какой-то необъяснимой причине считала, что если заснет, – в сон ее, как в ворота, вломится страшилище. Становилось еще более жутко, и она отчаянно боролась со сном.
Но ведь никаких чудовищ или вампиров в природе не существует! Все это выдумки, плод разыгравшейся фантазии, ничего больше. Но голос разума слаб и тих – в глубине души она верила, что мерзкие твари все-таки существуют.
Нет, такие размышления ни к чему хорошему не приведут! Она решила ждать рассвета: наступит новый день, начнется привычная жизнь, и она забудет ночной кошмар, сможет наконец уснуть… А пока встала, умылась и оделась. Пододвинула стул к окну и, устроившись на нем, стала наблюдать за утренним небом.
Солнце только что взошло, в его лучах светились купола и башни дворца. Вошла Минг с охапкой свежего белья. Каково же было ее удивление, когда она увидела Беатриче не в постели, а уже одетой и сидящей у окна.
– Ты сегодня опаздываешь, я тебя заждалась! – объявила Беатриче, с любопытством ожидая ее реакции.
Накануне ее до глубины души оскорбило то, как Минг обошлась с двумя ее служанками. Но к этой холодной, бессердечной старухе она не испытывала никакого сочувствия.
– Ты ничего не знаешь, Минг?
Та наморщила лоб.
– О чем?
– Хан со своей свитой через несколько дней планирует переезд в Тайту. Нам пора собираться в дорогу, упаковывать вещи. Непростительно, если из-за нас отъезд отложат.
Конечно, это преувеличение, никто их не торопит. Но Беатриче не могла отказать себе в удовольствии отплатить старухе за ее высокомерие и упрямство.
Морщинистые щеки старой китаянки покраснели, черные глаза зажглись ненавистью. Она сжала узкие губы и коротко поклонилась.
– Мне никто ничего не говорил. – Укладывая белье на комод, она презрительно глядела на Беатриче. – Ты неправильно одета. Если торопишься – всегда зови меня.