Кое-кто успел уже допиться до духовидения - в оранжерее видели призрака. Общий смех. "Но я уверяю вас, - Атэна Траша, почти на взвизге. Мы сидели на диване, я и Жак, ну скажи им, Жак!" Подбежал кто-то в маске, пискнул из пищалки ей в лицо и метнулся назад. "Это Тото!" - крикнули из толпы. Я ухватил домино за рукав, скинул капюшон - то была Хлоя Мартиненго. "Но я уверяю вас, - снова Атэна, - оно простонало нечто вроде... - Атэна запнулась на миг - лицо застыло задумчивой хмурой гримаской - и пропела вдруг совершенно загробным, сходящим понемногу на нет голосом: - Justice... Justice*". [Справедливость; правосудие (фр.) Слово только одной буквой отличается от имени "Жюстин".] Кругом снова рассмеялись, несколько голосов принялись наперебой передразнивать ее. "Justice, - заревело домино и понеслось вверх по лестнице. - Justice!"
Снова оставшись один, я вдруг почувствовал: мое разочарование понемногу принимает форму физического чувства голода - и пересек не торопясь бальную залу в направлении столовой, откуда неслась весь вечер возбуждающая канонада - там открывали шампанское. Бал был все еще в разгаре, домино бились в танце, как белье на ветру, визгливым поросячьим выводком заходились саксофоны. В алькове сидела, подняв до колен подол платья, - ноги у нее и в самом деле хороши - Друзилла Банубула; она растянула ногу, и два кающихся арлекина накладывали ей на колено повязку. Она упала, или ее, скорее, нарочно сшибли с ног. На кушетке за ее спиной беспробудно спал негрский знахарь с моноклем в глазу. В следующей комнате чувствительная дама в вечернем туалете играла на рояле джаз и пела, и пьяные слезы ручьями текли у нее из глаз. Толстый старик с волосатыми ногами, одетый Венерой Милосской, склонился над ней. Он тоже рыдал и тряс брюхом.
В столовой между тем оказалось сравнительно тихо, и я сразу же заметил Персуордена - он был без маски и, кажется, довольно пьян. Он что-то говорил, обращаясь к Маунтоливу, а Маунтолив ходил вокруг стола странной своей скользящей с подскоком походкой и накладывал на тарелку ломтики холодной индюшки и салат. Персуорден сварливо и бессвязно ругал Червони за то, что вместо шампанского тот выставил "спуманте". "Осторожность и еще раз осторожность, - крикнул он мне через всю комнату, - это просто жидкая головная боль". Но свой стакан он тем не менее наполнять не забывал, четким, преувеличенно аккуратным движением. Маунтолив бросил на меня через плечо внимательный мягкий взгляд - я как раз потянулся за тарелкой - и с явным облегчением назвал меня по имени. "А, Дарли, - сказал он, - а мне вдруг почудилось, что вы - один из моих секретарей. Они шпионили за мной весь вечер. Испортили мне удовольствие. Эррол даже и мысли не допускает о том, чтобы нарушить протокол и уехать раньше Главы Миссии; мне пришлось спрятаться в саду и ждать, пока до этих бедолаг не дойдет, что я уже уехал. Когда я только поступил на службу, мой тогдашний шеф просто насмерть меня загонял по всяким нудным приемам, и я дал себе слово: если когда-нибудь сам стану послом, младших сотрудников посольства я от подобного рода обязанностей избавлю". Говорил он необычайно мягко, не расставляя четких акцентов и пауз, и собеседник сразу же проникался к нему невольной симпатией; я тоже не избежал общей участи, хотя и знал, что это у него профессиональное, как у большинства дипломатов высокого класса. Он столько лет тренировался на своих подчиненных, ненавязчиво заставляя их забывать о разнице в статусе, что выработал в конце концов маску предельной искренности, совершенно естественную на первый взгляд, в действительности же невероятно фальшивую. Как великие актеры, способные с пол-оборота сыграть любое чувство. И тем не менее я каждый раз с досадой ловил себя на откровенной к нему симпатии. Мы медленно сошлись у стола, переговариваясь, наполняя тарелки.