Ах, милый Ваня, я гуляю по Парижу,
И то, что слышу, и то, что вижу,
Пишу в блокнотик, впечатлениям вдогонку.
Когда состарюсь — ИЗДАМ КНИЖОНКУ
Про то, что, Ваня, мы с тобой в Париже,
Нужны, как в бане пассатижи.
…Я сам завел с француженкою шашни,
Мои друзья теперь и Пьер, и Жан,
И вот плевал я с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан.
И все же, Ваня, мы друзьям в Париже
Нужны с тобой, как зайцу грыжа.
Вэ Эс В Ы С О Ц К И Й
и примкнувший к нему О с и п М О Р Ж О В
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЕЩЕ ОДНА СЕМЕЙНАЯ СЦЕНА
Александр Ильич Астахов и мутно-серый Осокин, со свежеперевязанными головами, похожие на две ипостаси раненого Щорса, сидели в кухне и синхронно пили кофе.
Астахов-старший выглядел довольно сносно, если не считать сильной бледности, а вот Осокину, кажется, было худо: в мутной прозелени лица, зажатые меж окровавленным лбом, как-то особенно хищно выступающим носом и ввалившимися щеками, варились в темных полукружьях два бессмысленных глаза, и их взгляд, ничего не выражающий и какой-то отсутствующий, уставленный словно бы внутрь, был неуловим.
Конечно, ведь по голове горе-следователя прогулялась могучая рука Осипа, привычно вооруженная бутылкой.
Александр Ильич подозрительно покосился на Осокина, а потом произнес:
— Что-то он не того… выглядит, будто повредился в уме. С другой стороны, повредиться может только тот, у кого есть что повреждать, но все равно — что-то не то. Ты меня слышишь? — обратился он к Осокину.
— Слышу, — отозвался тот деревянным голосом.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую, — не меняя ни тона, ни тембра голоса, ответил Осокин.
— А чаво? Водки ему надо-от дать, — сказал Осип. — Верно, Саныч? — повернулся он к сидящему на краешке кухонного стола Астахову-младшему и, не дожидаясь, пока тот что-то сформулирует, протянул руку за бутылкой и, плеснув водки в стакан, протянул Осокину:
— Пей! Тот машинально допил кофе, взял у Осипа стакан и вылил его содержимое в глотку. Сморщился и сказал:
— Это… лягу.
— Только пистолет у него забрать надо, — назидательно сказал Осип, — я смотрю, он ничего не соображает. Он и до этого размахивал стволом, как граблями, а таперь мало ли, что ему попритчится.
И Осип, вытянув из-за брючного ремня Осокина пистолет, положил оружие в пустую салатницу и накрыл сверху крышкой.
— Папа, ты, кажется, говорил, что готов разрешить нам уехать в любую точку планеты, лишь бы только… в общем, вот так? — вдруг подал голос Ваня.
Это были первые его слова после того, как он сказал Осокину, что убил Астахова-старшего, причем искренне в это верил, полагая, что хоть одна из пуль, да и попала в Александра Ильича.