В узком коридоре тащить Бенедиктова было неудобно, его конечности до и дело зацеплялись за какие-то ручки, выступы. Задремавший было в объятиях красотки, Аскольд Варлаамович открыл глаза и совершенно трезвым голосом произнес:
— П-позвольте, куда вы меня тащите?
Мальвина среагировала мгновенно, она со всей силы долбанула Бенедиктова подносом, который держала под мышкой. Бенедиктов с тихим стоном отключился.
— Ты что, убила его? — испуганно произнес Чебурек, подхвативший оседающее на пол тело.
Мальвина презрительно скривилась:
— Хлюпик! Он бы всех сейчас переполошил. Я говорила больше порошка надо было сыпать, а все ты: «Отравишь, отравишь, может, у него сердце слабое», — Мальвина обидно передразнила Чебурека. — Сравнил свою массу и его. Тебе нюхнуть достаточно, а этого борова жирного такой долой не усыпишь.
У выхода появился Громила, он раздал рюкзачки-парашюты Мальвине и Чебуреку. Те молча надели, застегнули, проверили крепления. Мальвина кивнула головой и произнесла:
— Давай, Громила, с богом! Пошел.
Громила открыл дверь, в салон с шумом ворвался ветер, выталкивающий наружу, будто гигантский пылесос, пытающийся всосать их в свое чрево.
Растерявшийся Громила вцепился в переборки руками так, что побелели пальцы. Его стошнило от ужаса. Земля с высоты полета казалась крошечной, негостеприимной.
— Ну же, прыгай, — приказала девушка.
Громила закрыл глаза, вжал голову в плечи и заголосил:
— Мальвиночка я не могу, я боюсь, я высоты боюсь. Я никогда не прыгала с парашютом…
— Твою мать! — выругалась девушка, стараясь перекричать шум ветра и двигателей, — Ты же в анкете писал, что прыгал.
— Я просто хотел, чтоб меня в банду взя-аааали, — зарыдал Громила, — Я думал в кружок записаться, парашютный, не успе-ееел!
— Вот урод! Придурок, задушу своими руками!
— Пусть, лучше задушишь, чем разобьюсь, — с новой силой зарыдал Громила.
Мальвина перестал ругаться и корчить страшные гримасы.
— Тебя мамка дома как звала-то, — решила сменить тактику Мальвина, выбрав роль доброго полицейского.
От неожиданного вопроса Громила как-то успокоился и даже слегка улыбнулся:
— Давидкой. Мамка, мне нельзя разбиваться, я у нее один такой.
Мальвина подумала: «Это уж точно, второго такого придурка поискать», а вслух сказала:
— Ну почему разобьешься… По статистике, Давидка, только каждый сто десятый парашют не раскрывается…
— А мой и есть сто десятый, я знаю… — с новой силой заскулил Громила.
— Раскроется, раскроется, — ласково сказала Мальвина, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не пнуть его ногой. — Здесь, Давидка, ничего сложного нет. Сейчас ты подойдешь к краю, закроешь глаза, прыгнешь и полетишь. Про себя посчитаешь 22, 23, 24, 25, дернешь кольцо, вон оно у тебя на пузе болтается, и все… Понял — терпеливо, как идиоту, объясняла девушка.