— Повесила я твои костюмчики… — Окно на первом этаже со звоном захлопнулось. Надобность громко орать отпала. Щит обиделся. Ну и пусть! — Кость, мне так без тебя плохо! Меня сегодня чуть тигр не сожрал. — Я шла по темной пешеходной дорожке, все дальше отдаляясь от дома. — Кость, приезжай, я не могу без тебя…
— Где ты тигра нашла, Аська? — сонно поинтересовался Жуль.
— Приедешь, я все тебе расскажу.
— Ты издеваешься? Я ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Ася, я завтра приеду. Я такого натерпелся в этом изоляторе! Так провонял! Я натерся маминым лосьоном для тела, вылил на себя литр парфюма, задраил все окна и двери, надел беруши и… Никого не могу видеть. Завтра, все завтра.
— Завтра так завтра, — легко согласилась я. Он имел право говорить, что устал, провонял и не может никого видеть. Он имел это право, потому что без вины отсидел в изоляторе, потому что я не пустила его к себе той ночью, а на следующую — изменила ему.
— Костя, я люблю тебя. Я так рада, что ты позвонил! Я сегодня чуть не погибла и вдруг, словно заново поняла, как сильно тебя люблю! Не отвечай ничего, не надо. Я понимаю, как ты устал. Скажи только, где взять мышей для твоей Жизели?
— Что-о-о?!!
— В твоих чемоданах, кроме костюмов, рубашек, трусов и носков была змея в банке и портрет мамы. Портрет я пристроила на трюмо, а вот где взять мышей для Жизели, не знаю.
— Ты с ума сошла. Я до одури боюсь змей!
— Это твоя змея! Она подписана!
— Тигры, змеи… Ась, у тебя с головой все в порядке?
— Все у меня с головой в порядке! — Я все-таки заплакала, но не от обиды, нет, просто тело невыносимо жгло после крапивной «ванны».
Я нажала отбой. Пусть шеф отсыпается, пусть приходит в себя и вспоминает, откуда в его чемоданах появилась гадюка с красивым именем.
Ноги принесли меня на стоянку, где мы с Щитом бросили свои машины.
Я села за руль и помчалась по ночному городу.
* * *
Он сидел на лестнице и пил из алюминиевой банки джин-тоник. У его ног уже валялись три пустые точно такие же банки, и он допивал четвертую.
Я глазам своим не поверила, но яркое освещение лестничной клетки не давало мне ошибиться: возле моей квартиры сидел и пьянствовал следователь прокуратуры, Тимофей Федорович Педоренко.
— Вы?! — удивилась я.
— Я! — радостно отрапортовал Педоренко, вскочил и, вытянувшись в струнку, зачем-то отдал мне честь.
— Что вы тут делаете?! — Я уже поняла, что Педоренко пьян в стельку, как подросток, впервые дорвавшийся до джин-тоника.
— Я тут… вас дожидаюсь, — еле выговорил следователь прокуратуры. — Звонил, звонил, но никто не открыл, хотя… кто-то там во-о-о-озится! — Он погрозил мне пальцем. — Кто-то во-озится в вашей квартирке, а открывать не хочет. А почему? — Он стряхнул с плечей невидимые пылинки. — Я чистенький, симпатичный, и на лбу у меня не написано, что я прокурорский работник. А? Не написано? — Он пошатнулся и, послюнявив палец, сильно потер свой лоб.