– Не знаю, – Татьяна пожала плечами. Недоразумение с Глебом, скорее всего, разрешится в ближайшее время. Что она будет делать в Москве?
– Ты не думай, я к тебе приставать не буду! – засмеялся Паша. – Мне девушки полные нравятся, пониже и помоложе. Так как, скинемся на хату? Шторкой комнату перегородим и заживем! Что ты в Новосибирске не видела? А тут! Дома – во! Машины – во! Возможностей – ого-го! – Он опять размахался руками, снова задел по лицу Татьяну и снова побил себя по кистям. – Так как?!
– Не знаю. У меня сейчас очень большие проблемы и пока я их не решу, я совсем ничего не знаю. Мне нужно на проспект Мира, – сказала она водителю и назвала адрес.
* * *
Таня терла тряпкой подъездную стену.
Кровь оттиралась легко, а вместе с кровью оттиралась и грязь. Стенка становилась ярко желтой, блестящей, и словно бы давала солнечный свет в этот дождливый пасмурный день.
Когда все ушли из квартиры – и оперативники, и Сычева, Таня позвонила в школу и сказала, что сегодня придти не сможет. Любопытная секретарша Софьи Рувимовны попыталась было вытрясти из Тани подробности, но Таня сказала ей «до свидания» и повесила трубку.
Она обошла квартиру, прижав руки к груди, чтобы сердце не колотилось так бешено. Таня знала, где Глеб хранил початую бутылку коньяка, достала ее из серванта и отхлебнула прямо из горлышка. Озноб, испугавшись таких радикальных мер, сразу прошел, а сердце перестало ухать.
Она еще раз обошла квартиру, в которой прожила с Глебом тринадцать лет.
«Тела-то нет!» – сказал хамоватый лейтенант Карантаев, и его слова вселяли надежду так же, как хороший коньяк согревал внутренности и прогонял озноб.
Таня вдруг подумала, что нужно обязательно отмыть следы крови в подъезде. Нельзя допустить, чтобы чужие ноги топтали частичку Глеба, чтобы чужое равнодушное любопытство подпитывалось такими подробностями. Таня переоделась в старенький спортивный костюм, убрала волосы под косынку, налила в эмалированное ведро теплой воды, чуть-чуть сыпанула туда стирального порошка, взяла тряпку и спустилась на второй этаж.
Кровь оттиралась легко. Наверное, потому что была свежей. Закончив со стеной, Таня принялась мыть ступеньки. Нужно было бы поменять воду, но идти на шестой этаж у нее не было сил. Она поставила ведро на площадку первого этажа, а сама, задом спускаясь вниз, надраивала ступеньки, на которых, помимо капель крови было много грязи, песка, и жухлых осенних листьев.
Вдруг внизу послышался страшный грохот.
С замирающим сердцем, Таня медленно обернулась. На площадке первого этажа, в луже грязной воды, возле перевернутого ведра сидел и отчаянно матерился мужик в белом плаще и с роскошным букетом роз.