Когда он очнулся, Петровича рядом не было. Графинчик водки был пуст, закуска съедена, на спинке стула висел пиджак Петровича, но самого его нигде не было видно.
— Эй, Петрович! — позвал Гранкин и заглянул под стол. — Ты мне баксы обещал! — Под столом валялись только скомканные салфетки и пепел, Петровича там не было. Судя по количеству ног, просматриваемых в перспективе за другими столиками, народу в зале было немного. Три ноги — три человека, подсчитал Гранкин. Нет, полтора. В поисках правды, Гранкин разогнулся и подсчитал количество голов. Четыре. Он снова нырнул под стол и пересчитал ноги — три. Разогнулся, пересчитал головы — четыре. Снова полез под стол — три ноги. Стало так обидно, что захотелось в туалет. Хватаясь за столики, он пошёл искать дверь с буквой «М».
У писсуаров никого не было, но Гранкин никогда ими не пользовался, когда не был уверен в координации своих движений. Он по стеночке дошёл до кабинки и тихо, как мышка, нырнул в первую же свободную.
— Будет лучше, если ты расплатишься сразу, — услышал он вдруг голос Петровича. Покрутив головой, Гранкин понял, что голос несётся из соседней кабинки. Он хотел крикнуть: «Петрович, я здесь!», но не успел.
— Да, там получается не такая уж и большая сумма, — совсем рядом сказал Петрович. — Если притащишь всё чёрным налом, то за всё про всё прошу двести тысяч зелёных. Скидка хорошая, мне станки нужно новые покупать, потому и стопроцентная предоплата понадобилась!
«Двести тысяч зелёных!» — Гранкин прикусил губу и припал ухом к тонкой перегородке. Петрович говорил тихо, но Витале казалось, что слух у него усилился в несколько раз, что не уши у него, а локаторы, которые ловят каждое колебание воздуха.
— Ну что? Согласен?! Тогда слушай меня внимательно, Сандип!
«Сандип! Индус, богатый, как падишах! — вспомнил Гранкин. — Делает в России бизнес на презервативах и игральных картах!»
Мозги вдруг прояснились. Хмель как рукой сняло.
— Значит завтра вечером, часиков в одиннадцать подгребайся ко мне с бабульками в кабинет. В типографии уже никого не будет, только рабочие, но они в цеху. Да, давай! Что значит все твои бабульки в Индии? Ты же сказал, что ты согласен?! Тьфу! Бабульки — это деньги, а подгребайся, значит, подъезжай! Усёк? Да нет, «усёк» — это значит, понял ли ты, что завтра вечером, в двенадцать ночи, я жду тебя в своём кабинете со всей суммой наличных?! Припаркуешься у чёрного входа, где кустарник густой растёт. Машину там где-нибудь брось, не хочу афишировать нашу встречу. Усёк? В смысле, понял?!
«Двести тысяч зелёных!» Гранкин сильно сжал руками голову, чтобы крамольная, преступная мысль перестала оформляться в пьяном мозгу. Но всё же она оформилась и выглядела примерно так. Вечером в типографии никого нет, кроме пяти-шести рабочих, которые катают срочные заказы. Но они находятся в цеху, где очень сильно шумят станки и ничего не слышно, даже если орать друг другу в ухо. Здание типографии никто не охраняет, кроме двух безобидных дворняжек, которым скармливают объедки из столовой. Объедков так много, что собаки сильно разжирели и пребывают в вечно благостном расположении духа. Петрович, человек по натуре не жадный, почему-то решил сэкономить на охране. «Толку от этих дармоедов!» — заявил он и уволил даже дедушку-сторожа, оправдывая это тем, что в цеху всё равно круглые сутки толкутся рабочие.