— И что эти твои однокурсники? — с безразличным видом поинтересовался Померанцев.
— А ничего, — покачал головой Служивый. — Оба еще до расследования оттуда выбыли.
— Причина?
— Ты, если бы подумал, и сам бы допетрил: не понравилось им там кое-что… В общем, один уехал к себе в Архангельск, на родину то есть. Второй бизнесом занялся, про Чечню постарались забыть.
— Давай я попробую «допетрить» другое — насчет того, что именно твоим друзьям не понравилось в «России», — предложил Померанцев.
— Объединение тогда называлось «Земля», — поправил его Марушев. — Ну попробуй!
Валерий вновь незаметно оглядел полутемный зальчик и наклонился через стол поближе к Служивому.
— Думаю, так: кое-кто с любовью к земле русской поначалу слегка перегнул палку, затем и вовсе активизировался. Проще говоря, не отказывался за славянскую идею в стрелялки поиграть — благо рука была набита…
Марушев некоторое время вдумчиво молчал, затем прищурил на Валерия глаза:
— Если тебе нужны доказательства, то у меня их нет. И вряд ли будут.
— Нет. — Померанцев вновь откинулся на спинку стула и покачал головой. — Доказательства собирать — это, друг мой Костя, не твоя задача, а уже наша… Судя по всему, ты в свое время знавал кое-кого из тогдашней «Земли», а ныне «России», и помимо своих бывших однокурсников… Верно?
— Разве что шапочно, — осторожно ответил Марушев.
— Ну память у тебя, как мы убедились, хорошая. Сейчас я дам тебе один списочек, а ты внимательно посмотри, не мелькнет ли в нем знакомая тебе харя.
Померанцев достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги — результат нескольких дней немалого труда Филиппа Агеева, крутившегося в Калениках под видом человека, жаждущего купить там участочек — ну если уж не там, то по крайней мере в Ивановке. Интересовало его в соответствии с заданием Александра Борисовича Турецкого совсем другое: окружение семьи Слепцовых. Проще говоря, кто именно в последние дни бывал в их доме чаще остальных, помимо Александра Бурлакова.
В этой связи Валерием уже был вызван на следующее утро один из жителей Ивановки, дружок Александра. По словам разговорчивой соседки пропавшего мастера, одно время «постоянно мотавшийся» к Шурику. «Одно время» оказалось совсем недавним — примерно дней за десять до гибели Мансурова. Парня, работавшего на железнодорожной станции Каленики разнорабочим, звали Алексеем Турчинкиным. В остатке было еще четыре человека, — разумеется, без фамилий, зато с довольно внятными словесными портретами, в которые в данный момент и вчитывался, напряженно щурясь, Марушев.