Он сам, тоже медленно, поднимающий дуло своего верного «макарова», доброго, старого, ни разу не подводившего друга, отчаянный женский визг где-то далеко-предалеко, в другом, параллельном мире, знакомое мягкое сопротивление курка под пальцем… Звука выстрела — своего выстрела — он не слышал. Просто увидел, как убегающий в сторону огромного, действительно пустого огорода Слепцов упал, словно ни с того ни с сего, просто так. Как вылетел из его руки черный смертоносный ствол и тут же раздался почти звериный вой сквозь оскаленные зубы капитана, перекатившегося по земле, потом замершего с задранной ногой: его враз покрасневшие от крови пальцы, которыми вцепился в колено… Смертельная ненависть, исказившая лицо Федора Слепцова в тот момент, когда к нему подбежали, размахивая бесполезными своими пистолями, черкасский прапор и местные менты…
Сам Яковлев подойдет к Слепцову гораздо позже. После того как с неожиданной легкостью оторвет от здешней земли, прогретой чужим солнцем, потерявшего сознание Игоря, на какой-то нездешней силе донесет его до «газика»… И позднее никакими усилиями воли ему не удастся вспомнить, каким благим матом орал он на перепуганного водителя и подоспевшего Ореста, как витиевато, в пять этажей, крыл их за то, что слишком медленно загружаются в машину, за то, что вызванные по рации их коллеги слишком долго не появляются, за то, что проклятый «газик» слишком неторопливо двинул с места в сторону наверняка паршивой больницы местного разлива, наверняка с криворукими, пьяными, тупыми докторишками…
…Когда он пришел в себя, Федор Слепцов уже не выл, потеряв, так же как и Игорь, сознание, — видимо, от болевого шока: если пуля попадает в коленную чашечку, это действительно больно, очень больно. На окровавленных руках капитана, несмотря на это, были наручники.
Лицо Тараса Антоновича, когда он поднял его на Володю, так и не поднявшись сам с корточек, словно охраняя уже никуда не способного бежать Слепцова, тоже было выпачкано кровью.
— Сейчас врачи приедут… — почему-то виновато произнес он. Яковлев молча кивнул, безразлично глянув на безвольно валявшегося на земле капитана.
Негорюйко, по-прежнему сидя на корточках возле него, неловко кряхтя, засунул руку куда-то за собственный ремень и извлек на свет металлическую солдатскую флягу, слегка помятую. Отвинтил пробку и протянул Володе.
— Глотни, — переходя на «ты», сказал он. — Не суперечь мне, глотни, хлопец… Выживет твой Калина, увидишь — выживет!..
Яковлев молча взял флягу и действительно глотнул. Жидкость, попавшая в глотку, оказалась обжигающей, словно чистый спирт. Возможно, это и был спирт, но он сделал еще пару глотков, прежде чем вернуть флягу хозяину. Поблагодарить его он не успел, за спиной раздался гудок машины, и, обернувшись, Яковлев увидел обыкновенную неотложку, словно вынырнувшую из времен его детства…