— Привет, Турецкий!
— Ой, Александр Борисович… здравствуйте!..
Где-то на заднем плане Турецкий услышал шум льющейся воды.
— Говорить можешь или я не вовремя?
— Конечно, могу, — заверила Галя и смущенно добавила: — Я только что из Калеников приехала, вся в пыли… Слушаю вас, Александр Борисович!
— Что в Калениках?
— Пока пусто… Володя поехал по городским адресам некоторых тамошних обитателей…
— Слово «тамошних», — назидательно произнес Турецкий, — нелитературное… Когда окончательно избавишься от своего южнорусского сленга?..
— Извините… — пробормотала окончательно смешавшаяся Галя.
— Не «извините», а даю тебе максимум двое суток! — улыбнулся Турецкий. — В общем, Галина, если серьезно, то придется тебе через пару дней приступить к обязанностям весьма и весьма необычным. Как думаешь, с работой личной секретарши олигарха справишься?
Они поговорили еще минут пять, после чего Александр Борисович отключил связь и, немного подумав, решил, что вполне даже заработал сегодня право пообедать по-человечески — в каком-нибудь симпатичном кафе.
День был ясный, солнечный, необыкновенно теплый для сентября, а главное — в определенном смысле знаменательный для Владимира Владимировича Дубинского: он наконец понял (или думал, что понял), для какой такой таинственной надобности повешено за его спиной зеркало бывшими хозяевами кабинета.
Вызванного с утра пораньше для собеседования хозяина клуба «Энерджи» Сибиркина Гордея Васильевича его собственное отражение в зеркале явно смущало и выбивало из колеи, что следователю было только на руку… Человек, которому не по себе, врет гораздо меньше, чем находящийся в уравновешенном состоянии — не говоря о том, что ему куда труднее скрыть от собеседника излишнюю, совсем не соответствующую ситуации нервозность. Вот как Сибиркину, например…
В течение не более чем пяти минут, понадобившихся для заполнения формальной части протокола, Гордей Васильевич, по наблюдениям Дубинского, три раза вытер платком свою абсолютно сухую лысину, четыре раза без какой-либо надобности откашлялся и один раз перепутал собственный домашний адрес.
— Что же вы так волнуетесь, Гордей Васильевич? — добродушно поинтересовался следователь, ласково и внимательно глядя в лицо директора клуба. — Неужели самый обычный вызов в прокуратуру для уточнения некоторых деталей такое страшное событие?
— Я — волнуюсь?! — Сибиркин нервно хрустнул пальцами, бросил очередной взгляд в зеркало и жалко улыбнулся. — А ведь верно — волнуюсь… Наследие прежних времен, знаете ли… Тогда вызов в подобное место был чреват — в том числе и потерей работы…