Ярмарка в Сокольниках (Незнанский) - страница 101

Я разделся и забрался под одеяло. Сна не было. Потолок высвечивался квадратами окон от фар проезжавших автомобилей и медленно плыл над головой. Это от водки. Я закрыл глаза и тут же увидел сон — смешной клоун бьет в медные тарелки и пищит какой-то грустно-веселый мотивчик. Понял, это был не сон, а воспоминание. Я опять закрыл глаза — клоун все пищал, и кто-то рядом со мной весело сказал: «Как до войны!» Разве была война? «Как до войны, Ленка, правда?» Там-там, там-там, та-та-там… Я вспомнил — я с отцом и матерью в кукольном театре в парке Сокольники. Мне пять лет. Мы тогда жили на Стромынке, рядом с парком.

Я посмотрел на часы — полтретьего. Закурил. Но тут же загасил сигарету — очень было противно во рту. До звонка на Петровку было еще два с половиной часа. Я тихонько оделся и вышел на улицу. Стал на углу Ленинского и Ломоносовского проспектов. Минут через двадцать подъехало такси. Я сел и назвал шоферу Ритин адрес.

23 ноября 1982 года

Меркулов любил говорить, что руководить — значит предвидеть. Он досконально разработал план нашей операции по внезапному обыску у Георгадзе. В плане не было места ни для одной шероховатости. Многоопытный важняк предусмотрел вроде бы все: и погоду в первую и вторую половину дня, и настроение вельможи, его жесты и мимику, и количество охраны у дома, и степень их преданности своему боссу… Меркулов ввел в план особый коэффициент, который он назвал «фактором случайности», и это означало, что каждый член нашей бригады, в том числе стажер Турецкий, должен быть готовым к любым неожиданностям и воспринимать случайность как должное.

Стояла еще совершенно черная, непроницаемая ночь, когда муровский шофер позвонил в Ритину дверь и сказал, что карета подана. К этому времени Рита успела отпоить меня крепким кофе и седальгином. Спать мне не хотелось, но уезжать из Ритиного дома не хотелось еще больше. Сидя на кухне, мы говорили о моем отце, Меркулове, Кассарине. Ритино лицо было непроницаемо, а глаза ее были устремлены в неведомые мне дали.

Я спустился с шофером вниз к машине. Муровская «волга» повезла меня через спящую Москву с Фрунзенской набережной на Петровку. После пятнадцатиминутного совещания в кабинете Романовой наша опергруппа высыпала на улицу и рессеялась по двум автомобилям. Москва словно вымерла. У сада «Эрмитаж» ни пешеходов, ни автомобиля. Сильный ветер носил по Петровке обрывки афиш с мордуленциями Муслима Магомаева, Аллы Пугачевой и Людмилы Зыкиной, сорванных с круглых афишечных тумб. Ветер дул уже по-зимнему пронизывающе, как бы пугая: вот дождетесь, людишки, скоро будет еще морознее, еще хуже…