— Ах ты, девочка моя милая, — с нежной улыбкой Климов посмотрел на нее. — Совсем ты врать не умеешь. И слава богу, что вовремя не научилась, а теперь тебе уже поздно усваивать чуждые твоему характеру инвективы.
У Марины в глазах сверкнул огонек.
— Послушайте, любезный господин следователь, вы что, нарочно словари читаете перед тем, как приехать ко мне ужинать?
— Извините, мадам, но, во-первых, не только ужинать, а во-вторых, я и сам считаю, и вам советую заглядывать в них иногда, что чтение вообще вещь полезная во всех смыслах. Вон словарь, видите? Откройте на букву «и». Из всех значений я выбрал «устное обвинение», хотя оно может быть и «гневным письменным». А говорю к тому, что, сказав «а», ваши должны сказать и «бэ». То есть направить в прокуратуру как минимум жалобу на мое бездействие. Иначе объявление приза в миллион рублей, хоть и лишенных конвертации, но все же денег, теряет всякий логический смысл, верно? Так куда решили жаловаться, к нам или выше?
Неприятный это был вопрос для Марины, всячески хотела она его избежать, потому что, в худшем случае, выглядела бы предательницей, а в лучшем, хотя и тут не было ничего хорошего для Сережи, просто неумной женщиной. И она, томительно размышляя, физически ощущала на себе его насмешливый взгляд. Это было и унизительно, и обидно, тем более что он, по ее мнению, был при любом из вариантов абсолютно прав. Нечего было соваться со своей помощью. А может быть, и вообще не стоило доводить знакомство до такой близости…
— Э-э, милая, — предостерегающе заметил он, — ты, по-моему, не о том сейчас думаешь.
— А почем ты знаешь, о чем я сейчас думаю? — прямо-таки рассердилась она. — Тоже еще Вольф Мессинг на мою шею! — И осеклась, почувствовав, что перебрала с эмоциями.
— Да у тебя же все на лице написано, — совсем мирным голосом ответил он. — Я же тебе сказал: не бери в голову. Больше того, не фрондируй и, если потребуют, ставь и свою подпись под петицией. Я тебя все равно меньше любить не стану. Этому-то хотя бы веришь?
И вот тут Марина не выдержала дневного, долгого напряжения, заплакала — навзрыд, как девчонка. Вопрос о ее подписи под обращением руководства телевизионного канала и общественности, причастной к его работе, в Генеральную прокуратуру мучил ее с самого утра, с начала заседания в дирекции. Естественно, она не могла заявить во всеуслышание, что спит со следователем, ведущим расследование, и потому знает, в каком оно состоянии. Но, увы, знала это лишь она одна. Для всех остальных работа Климова была тайной — одни разговоры, расспросы, просмотры видеоматериалов, а дела-то — никакого, получается. И сколько эта волынка будет тянуться, никто не мог ответить определенно — неделю, месяц, год? А всем хотелось, чтоб завтра, пока память о погибшем при исполнении обязанностей журналисте не иссякла.