— Здоров, Дениска, — дружелюбно сказал Вячеслав Иванович. — Как ты летал-ездил? Ивана видел?
— А я ему цокал всю ночь, — рассмеялся Денис, — толкал его, на бок переворачивал. А он перевернется на другой бок и — по новой храпит. Еще сильней!
— Он мужик хороший! — смеялся и Грязнов-старший. — У меня когда-то начинал. Говоришь, храпит?
— Дизель, лесопилка, «Боинг-747» на взлете.
— Он и раньше храпел, но чтоб так… Как, говоришь? Дизель?
— Дизель, — уже устало подтвердил Денис. — Что-то случилось?
— Где? — словно испугался Грязнов-старший. — Нет. Ничего не случилось.
— А чего звонил?
— Звонил, говоришь, чего? Да все думаю. Надо закрывать твое дело. И даже ничего не говори, потому что это не обсуждается. Я и раньше считал, а теперь уверен — кончать надо.
— Нет, дядь Слав, закрывать я ничего не буду, — тихо сказал Денис.
— А я не про контору. Я про дело это твое. Хотя, думаю, и с конторой тоже покумекать надо.
— Ты серьезно?
— Все, Денис! — заорал Вячеслав Иванович. — Все, приказы обсуждаются только в сторону их лучшего исполнения! Свободен!
Горели только дежурные лампочки, отбрасывая на пол желтые круги света. В одном из таких кругов сидела съемочная группа.
Грязнов пристроился поодаль, в уголке. Он не слышал, что говорил Вакасян, что добавлял Варшавский, что возражал Максимов. Он видел только, как актеры и группа что-то мрачно обсуждают. Грязнов сочинял хокку. Или танка.
Точильщик по улицам ходит.
Поди, угадай, когда это было.
Убийца не найден, все мрак и туман.
Подошел Морозов:
— Ну вот и все, держи, Денис, бывай. Ты еще тут побудешь?
— Ага, — кивнул Грязнов.
Морозов пожал Денису руку и вышел. Съемочная группа тоже разбредалась. Грязнов встал, подошел к Вакасяну:
— Михаил Тигранович, я все хотел спросить: вы правда считаете, что никто не мог убить Кирилла?
Вакасян внимательно посмотрел на Грязнова:
— Правда.
— Нет, вы честно скажите: все думают, что он застрелился?
Вакасян оглянулся на расходящихся коллег.
— Честно? Не знаю, как все, а я — да, Денис. Я думаю, все-таки случайность. Знаете, это Россия. Тут хитроумные планы даже и не придумывают. Тут их воплотить невозможно. Какой-нибудь раздолбай недокрутит гайку — и все.
— А вы говорили…
— Мало ли что я говорил! — улыбнулся Вакасян. — Главное, что я думал! А мы тут трезвые люди. Мы в чудеса не верим. Мы сами их делаем. Знаете, жизнь не терпит крайностей. Она любит серый цвет. Никаких монстров и никаких ангелов. Все в пастельных тонах. А вы, кажется, ищете дьявола. Его нет, Денис, — одна серость.
У Грязнова задрожали губы.
— Хочешь выпить? — вдруг перешел на «ты» режиссер.