МакФарлэйн глубоко вдохнул. Он понял смысл этого вопроса Глинна. Но также он чувствовал, и вполне отчётливо, то, что Глинн оставил недосказанным. Как учёный, и как человек… Глинн попросил его ответить на вопрос объективно — не как того человека, что предал друга из-за ценного предмета пять лет назад. Несколько картинок пронеслись у него в голове: Ллойд, расхаживающий возле своей пирамиды; блестящие чёрные глаза команданте эсминца; переломанные, полежавшие на воздухе кости его бывшего партнёра.
МакФарлэйн медленно заговорил.
— Он без явных проблем пролежал на этом месте тридцать два миллиона лет. Но правда состоит в том, что мы не знаем. Всё, что я могу сказать — это научное открытие величайшей важности. Оправдывает ли это риск? Все великие достижения всегда связаны с риском.
Взгляд Глинна, казалось, был устремлён далеко-далеко. Выражение его лица было таким же непроницаемым, как всегда, но МакФарлэйн чувствовал, что только что озвучил его собственные мысли.
Глинн вытянул из кармана часы, раскрыл их умелым жестом руки. Он уже принял решение.
— Мы приподнимем камень через тридцать минут. Рашель, если вы и Ген протестируете приводы сервомоторов, мы будем готовы.
МакФарлэйн почувствовал внезапный прилив эмоций — возбуждение или предвкушение, он не мог определить точно.
— На время подъёма мы останемся наверху, — сказал Гарза, бросив взгляд на часы. — Никто не должен здесь оставаться.
Чувство быстро ушло.
— Мне казалось, говорили, что здесь абсолютно безопасно, — сказал МакФарлэйн.
— Двойная избыточность, — пробормотал Глинн.
Затем, подавая пример остальным, он вышел из хранилища и направился по узкому туннелю.
«Рольвааг», 09:30
Доктор Патрик Брамбель уютно возлежал на своей койке, погружённый в чтение «Королевы фей» Спенсера. Ход танкера был ровным и спокойным, а матрац — восхитительно мягким. Температура в медицинском отделе держалась на уровне в восемьдесят шесть градусов:[15] именно такая ему и нравилась. Все, кроме сокращённого экипажа, находились на берегу, готовясь поднять метеорит, и на корабле было тихо. Доктор Брамбель совершенно не ощущал ни дискомфорта, ни раздражения — кроме, возможно, затёкшей руки, которая поддерживала книгу напротив носа в течение последнего часа. А эту проблему очень просто разрешить. Со вздохом удовлетворения он переложил книгу в другую руку, перевернул страницу и снова погрузился в элегантные стихи Спенсера.
Затем он замер. На самом деле, кое-что всё же его раздражало. Взор неохотно устремился в открытую дверь, через коридор — в медицинскую лабораторию, которая за ней располагалась. На поблёскивающей металлической кушетке лежал синий ящик для улик, с открытыми застёжками, но закрытой крышкой. Что-то в нём казалось таким покинутым, почти укоряющим. Глинн к вечеру ожидал от него результатов осмотра.