— Почему тогда?.. Неужели все дело в возрасте?! — с горечью воскликнул Турецкий.
— И в этом тоже, — кивнул доктор. — Но главное вот здесь… — Он осторожно постучал себя по лбу пальцем. — Подкорка называется… У вашей жены, Александр Борисович, очень своеобразная нервная система, я порой и сам мысленно руками развожу… Как только начинает нервничать — все, весь организм вразнос… А ведь все, что чувствует мать, моментально передается плоду!
— Что же делать?.. — жалобно пробормотал Александр Борисович.
— Не волновать ее, — вздохнул Зоскин. — У нее, знаете ли, беспокойство за вас, я бы сказал, в подсознании сидит… Даже не просто беспокойство — страх. Беременные очень легко зацикливаются на определенных обстоятельствах и людях, такова особенность их психики, которая и после родов будет давать знать о себе еще несколько месяцев. Мы этот период называем периодом лактации: с одной стороны, женщины кормят в это время ребенка, с другой — организм у них активно перестраивается в обратном порядке, возвращаясь в нормальный режим… Словом, я все это к тому, что придется вам потерпеть. — Господи, да я готов терпеть сколько нужно, лишь бы с Ирой и с малышкой все обошлось!..
— Будем надеяться на лучшее, давайте за это и выпьем! — ободряюще улыбнулся доктор. — Вам, вероятно, уже пора на работу, идите и не волнуйтесь: в ближайшие полтора часа Ирина Генриховна побудет под присмотром сестры под капельницей, а там и Екатерина объявится, она звонила…
Уже выйдя из корпуса, Турецкий сообразил, что Семен Львович, наверное, совсем не зря всего лишь выразил надежду на лучшее, ни о каких гарантиях, что все будет хорошо, и речи не было… И невольно вздрогнул, почти реально услыхав взвизгнувшее, недоброй памяти «Вива, Кальман!..»… Так они тогда назвали то дело, из-за которого Александр Борисович Турецкий много лет назад в первый раз побывал в этом роддоме, на том же этаже, где сейчас лежала его жена. Он и тогда был лучшим из лучших… Какой же шел год? Восемьдесят третий?.. Восемьдесят пятый?..
О том, что в Москве объявился очередной маньяк, сама столица знала исключительно по слухам: времена стояли такие, что никому и в голову бы не пришло сообщить об этом официально — как известно, в советском государстве, самом справедливом, самом счастливом для своих граждан, к тому же обладавшем самым светлым будущим, никаких маньяков появиться просто-напросто не могло! Откуда, если все всем довольны, счастливы и равны между собой?.. Вот потому-то дело о нем и шло под грифом секретности, а в Генеральную прокуратуру, непосредственно к тогда еще молодому «важняку» Турецкому попало, когда число жертв достигло пятнадцати человек.