— Что конкретно?
— То, что именно к ней привязались следаки. И они не зря стараются, возможно, носами почуяли, где пахнет жареным.
— Доложи Максу, получи разрешение на ликвидацию…
— Да ты, смотрю, ненормальный! Какая ликвидация?! Надо просто убрать отсюда девку на время, вот и все. Чтоб она им на глаза не попадалась. А тебе что, самому пострелять захотелось? Так ступай в тир и пали себе вволю.
— Короче, что тебе стало известно?
— И по второму делу следствие взяла на себя Генеральная прокуратура. Есть там такой Поремский, ученик известного нам Турецкого. К несчастью, толковый, говорят, ученик, так что больше не поспишь. А этот наш Турецкий…
— Ну, положим, не наш, он твой личный.
— Не возражаю. Я ему «маячки» за задницу ставлю, он их с той же регулярностью находит и снимает. А у меня еще этого дерьма много, так что он будет в напряжении ровно столько времени, сколько нам потребуется.
— Засечет ведь.
— А пусть! — беспечно отмахнулся Рэм и вытер широкой ладонью взмокшую шею. — Он же напрягается, а я наблюдаю. Да и мне инкриминировать ничего, кроме праздного любопытства, с их стороны невозможно. И на «маячках» «пальчиков» никаких. И попыток перехвата с их стороны тоже пока не было.
— Вот именно — пока. Но я бы на твоем месте не был так спокоен.
— Гриша, чему быть, того не миновать. Не бери в голову. Давай лучше теперь про Аньку эту подумаем. Куда ее можно спрятать, этак недельки на три — на четыре?
— Так найдут, сам же говорил, что Турецкий — та еще ищейка!
— А надо так, чтоб не нашли. Может, с Максимом перекинуться?
— А ты его плохо знаешь? Указание будет радикальным.
— Вот этого и не хотелось бы.
— Я, к сожалению, тоже иного выхода не вижу. Второй прокол, Рэм. И если у тебя у самого есть какие-либо сомнения, нельзя терять ни минуты, можем опоздать. И тогда поезд уйдет. Но уже как бы без тебя. Фирма, что называется, готова терпеть некоторые убытки, но не полное же разорение.
— Это Максим тебе так сказал?
— Нет, это я тебе говорю.
— Хорошо, я подумаю…
— Только не опоздай… к поезду…
Крепко засели в голове у Рэма последние слова товарища. Да Рэм и сам уже нутром почувствовал, что не все у него ладно получилось с обеими последними акциями. А все чертова привычка брать на себя. Ну с Порубовым понятно, в общем, на то имелась и важная личная причина. А вот что с Вороновым все-таки произошла непредвиденная засветка, это уже совсем плохо. Это — нечистая работа, а за проколом должно следовать и соответствующее наказание.
Но сейчас главное — решить вопрос с Анной. Когда Рэм позвонил этой своей словно бы «случайной» знакомой, чтобы справиться, как восприняли акцию в банке, где она работала, Анна голосом испуганной ослицы обрушилась на него, что вот, мол, он подставил ее, а теперь ей никакого прохода нет от следователей. Мало того что на работе без конца допрашивали, так еще и поздно вечером домой тот же тип явился. Противный такой мужик, мрачный и злой. И все допытывался, кто ей велел нести пирожки в помещение охраны? Уж она и так, и этак, а этот следователь только что за горло не берет — говори, требует, от кого команду получила? Не верит, что сама, как договорились, по собственной инициативе. Потому как, мол, совершенно неравнодушна к Игорю Свиридову. Но он, видно, не поверил. Так и пригрозил, уходя: «Думай, вспоминай, все равно буду допрашивать, пока не скажешь правду!» Вот же настырный, гад!