Поездка к японским коллегам, точнее, возможность поработать в обсерватории, где ими установлен один из лучших в мире телескопов, была давней и пока что неосуществимой мечтой Сурина-младшего. Но на поездку, а уж тем более на возможность поработать в упомянутой обсерватории требовались деньги, о которых действительно можно было только мечтать… до сегодняшнего дня.
— Или тебе уже кажется пределом мечтаний Пулково? — поинтересовалась Лиза. — Если так, тогда и говорить не о чем. На билет до Питера деньги всегда найдутся.
— Ну при чем тут Пулково и даже японцы? — раздраженно повел плечами Сурин-младший. — Адвокату я так и так позвоню. И жене его тоже, было бы по меньшей мере странно не явиться на похороны собственного отца… Хотя условия завещания и так давным-давно известны, не думаю, что он что-либо поменял за последние полгода.
Действительно, свое завещание предусмотрительный Вадим Вячеславович переписывал всякий раз, как женился заново. Меняя в нем только имя очередной супруги. Все остальное оставалось неизменным: и капитал, и недвижимость должны были достаться единственному сыну и любимой жене в равных, половинных долях. Как только очередное новое завещание оформлялось должным образом, Сурин-старший непременно отзванивал сыну, сообщая ему об этом. После чего оба благополучно забывали друг о друге на долгое время. Когда Анатолию сровнялось восемнадцать лет и прекратилась официальная выплата алиментов, он принципиально не взял у Вадима Вячеславовича ни копейки, хотя тот предлагал неоднократно.
Как ни странно, Инна Владимировна, проявившая вдруг немалую практичность, не возражала. Более того, даже гордилась сыновними принципами, тем более что ее новый муж в своем магазине хозтоваров, выросшем до средних размеров из хлипкой палатки, зарабатывал вполне, с ее точки зрения, неплохо. Да и Толик все свои студенческие годы не гнушался подработкой в упомянутом магазинчике у отчима. Так что «унижаться перед богатеем папашей» было ни к чему.
— Если хочешь, — сказала Лиза, — и этой девушке, и адвокату я позвоню сама… Только напомни, как ее зовут.
— Хочу! — с явным облегчением кивнул Анатолий. — Ее зовут Лариса Сергеевна.
— Вот еще, буду я ее по имени-отчеству величать! — фыркнула жена. — Если не ошибаюсь, мы ровесницы!.. Ладно, собирайся, а то опоздаешь, а я займусь делами.
Наверное, основным чувством, которое испытывал Анатолий на похоронах отца, было чувство вины: ну почему, почему он такой бездушный, почему ничего особого не ощущает, глядя в окаменевшее, неподвижное лицо со знакомыми чертами, вслушиваясь в слова священника и ничего в них не понимая?..