— Не тяни душу, командир.
— Не понял!
— А чего здесь понимать? — вскинулся Цхилад-зе. — Мы с тобой взрослые люди и… Короче, когда ты стал рассказывать об этом парне, Крупенине, ты ведь еще о чем-то хотел меня спросить? И насколько я догадываюсь, не причастен ли кто-либо из моих бойцов к этому убийству?
Голованов покосился на Вано. Менее всего ему хотелось бы сейчас подставлять Чижова. но зная упертую настойчивость грузина, вынужден был кивнуть головой.
— Не совсем так, но ты опять зришь в корень.
— Кого-нибудь из членов клуба? — догадался Цхиладзе.
— И кто же?
— Чижов! Знаешь такого?
— Чижов? — удивился Цхиладзе.
— Да, Чижов, — подтвердил Голованов. — И уж коли говорить начистоту, меня интересует наличие Чижова в том месте, где находился Стас Крупенин.
— То есть, и мой ресторан тоже?
— Да.
— Я, конечно, выясню, — пообещал Вано, — но не раньше, чем завтра. Ребята поднимут счета за последний месяц, так что получишь полную выкладку. Когда пил, с кем и что заказывал.
Он замолчал и как-то исподволь посмотрел на своего гостя.
— И все-таки, я думаю, ты ошибаешься, командир.
— Почему?
— Артур не тот человек, который может пойти на убийство. Поверь мне, я в людях разбираюсь.
Цхиладзе позвонил Голованову когда не было еще и одиннадцати утра. Извинившись перед Ириной Генриховной, которая в этот день вела утреннюю оперативку, Голованов прошел в смежную комнату, и то, что он услышал, не могло его не насторожить.
Да, накануне той страшной ночи, когда Стаса Крупенина сначала ударили чем-то тяжелым по голове, судя по всему бейсбольной битой, после чего, уже лежачего, добили ногами и контрольным ударом в висок, вероятно кастетом, этот парень был «подставным» в ресторане «Парис» и покинул его где-то в половине второго ночи.
— Не спрашивал, он один ушел? Или с ним был еще кто-то?
— Ушел один, но с подставными дрался в паре с Койотом. Это кличка такая — Койот, а в миру…
— Али. Старший тренер из «Геркулеса».
— Точно, — подтвердил Цхиладзе, — Али. Кстати, весьма паскудный тип. По крайней мере, на мой ринг ему дорога заказана.
— Чего так?
— Говорю ж тебе, паскудный человек. Как боец. Неоправданная жестокость…
Цхиладзе замялся, видимо раздумывая, стоит ли делиться своими мыслями о человеке, которого и сам знает не очень-то хорошо, потом, в его душе шевельнулось что-то давно накипевшее, и он негромко произнес:
— Понимаешь, командир? Я тоже не голубь и у меня тоже накопились кое-какие обиды и к прошлому, и к настоящему, но так откровенно ненавидеть людей.
— Не понял! — насторожился Голованов. — Он что, этот самый Али, ненавидит именно москвичей? — Он сделал ударение на слове «москвичей». — Или всех огулом?