Хозяева дачи, седовласые и румяные супруги, встретили их так, будто они были не покупателями, а приехавшими издалека родственниками: прежде всех расспросов и выяснения денежных аспектов усадили гостей на веранде при свете заката пить чай. Возможно, это был с их стороны хитрый коммерческий ход, потому что чай заварили с мелиссой; в крошечных, янтарно-желтых розетках растекалось собственное, из здешнего крыжовника изготовленное варенье, на веранду, щекоча плечи, проникали низко склоненные ветви яблони — и все это в совокупности рождало неповторимый, душный, тягучий, райский аромат. Ничего не надо, только бы неторопливо посиживать на веранде и вдыхать его, купаться в нем… Марина почувствовала, что расслабилась, что вся ее деловая хватка утекает в щели дощатого пола веранды, и, встряхнувшись, попыталась рассердиться на себя. Но рассердиться не удалось, потому что немедленно после чаепития их повели по участку, где аккуратные посадки чередовались с вольными, радующими глаз зарослями, а после — по дому.
Дом — бревенчатый, двухэтажный, с русской печью и обширным чердаком — понравился Марине не меньше, чем сад. Скорее всего, даже больше. От его прочной, местами уютно поскрипывающей древесности на нее повеяло чем-то первоначальным и родным. Похоже на нижнеуральский окраинный домик, где она выросла, только в осовремененном, облагороженном варианте. Все привилегии городской жизни в виде исправной канализации, стабильного электроснабжения и газовой плиты здесь наличествовали, в объявлении супруги не соврали… Да они вообще, кажется, не врали. Хотя и старались выставить свой товар в наилучшем свете, дотошно демонстрируя все его достоинства.
— А вот здесь, смотрите, — показывал старик, судя по громкому голосу и безукоризненной осанке, бывший военный, — как это раньше называлось, черный ход, задняя лестница. Эта дверь постоянно закрыта, не пользуемся мы ею сейчас, потому что ни к чему. А вот в прежние времена, бывало, приезжала дочь с внуками, так мы открывали ее, да, открывали… И, понимаете, какое хорошее дело — ни мы им не надоедаем, ни они нам! Хотят — проходят на свою половину дома, хотят — уходят. Это же две изолированные половины получаются. Для гостей, так очень удобно…
Жена, привыкшая, как видно, поддакивать мужу, усиленно кивала почтенной седовласой головой.
Счастливая от того, что весь этот кусочек райского бытия с прилегающими окрестностями может принадлежать ей — и в обмен на не такие уж большие деньги! — Марина взглянула на мужа. И вздрогнула. Ей показалось, что ее укусила залетевшая из сада свирепая поздняя оса. Но это была не оса — это было новое, незнакомое чувство, рожденное насупленными бровями Шарова. Кто бы мог подумать, что Шаров умеет супить брови? Вдруг он еще и искры из глаз метать научится? Марина мысленно попыталась обратить все в шутку, хотя на самом деле ей было не до смеха. У нее, что называется, поджилки затряслись. Как если бы стенной шкаф с ней поздоровался, а смирно лежавший на столе нож взлетел и попытался перерезать ей горло, как если бы… если бы… короче, этого просто не могло быть!