Шаров потряс перед носом у Марины указательным пальцем, который сумерки превратили в незнакомый и угрожающий предмет. Марина растерялась: что ему сказать? Подтвердить, что бортанулась от Леонида? Настаивать, что ребенок был от Шарова? Но в таком случае…
— Я стерилен, моя дорогая, — предупредил второй вариант ответа Шаров. — Когда я обнаружил, что ты не беременеешь, я сдал анализы. Азооспермия — так, кажется, они написали в этой бумажке? Выражаясь по-простецки, все мои живчики дохлые. Они плавают кверху брюхом, как снулые головастики.
Наконец-то он убрал свой ужасный, свой грозный палец от ее побледневшего — она чувствовала — лица.
— Неужели ты думаешь, что я такой плохой человек? А может, я привязался бы к ребенку. Уверен, что привязался бы. Он звал бы меня папой. Я ходил бы на родительские собрания и купил бы ему велосипед, если бы он учился на пятерки. А если бы и на двойки, все равно бы купил… Знаешь, у некоторых народов принят здравый обычай: если у семейной пары долго нет детей, на помощь приходит родственник по отцовской линии. Если не родственник, то приятель, гость — это неважно: все равно тот, кто родится, будет считаться сыном своего, фактически недееспособного по этой части, отца…
Снова будто в мозгах ее, как в своем кармане, копается! Точно такие же доводы приводила себе Марина, до дрожи желая сохранить этого ребенка — позднего ребенка, ее последний шанс. Она тогда еще колебалась, отдавать ли на растерзание Леониду своего шаровидного свиноподобного мужчину, с которым она, как-никак, спала и пробуждалась рядом столько лет?.. А Леонид, уверенный, что Шарова надо убить, твердил, что это слишком опасно, что Шаров ей этого не простит, что на основании генетического анализа крови младенца ее могут заподозрить в убийстве мужа, что она погубит их обоих, и настоял на аборте… Леонид никогда не понимал ее чувств и мыслей. А Шаров, получается, понимает. Единственный человек, который ее по-настоящему понимает — поразительно, но это ее муж!
«Хватит прикидываться, будто он тебе чужой», — с раздражением сказала себе Марина. Какой бы независимой особой она себя ни воображала, как бы ни отстранялась от него, а все-таки, что ни говори, муж и жена — одна сатана, одним миром мазаны, из одного теста слеплены… Из одного материала сделаны. Если Шаров — резиновый Будда, то она — резиновая… резиновая Зина. Заучивала она в детстве такое стихотвореньице. «Резиновую Зину купили в магазине, резиновую Зину в корзине принесли…» Да, точь-в-точь о ней. Это ее приобрели в супермаркете, на ярмарке тщеславия, где люди продаются за материальные блага, это ее положили в потребительскую корзину, через решетку которой она так долго созерцала мир… Что там дальше? Пара строк забылась… та-та-та, та-та-та-та… а дальше безжалостное: «…упала из корзины, испачкалась в грязи». Боже, в какой густой грязи она испачкалась!