— Куда лапаешь? Руки мыл? — возмутилась Тамара.
— Мыл, два раза. Перед тем как снимали отпечатки. И после…
— Ма, не ругай папу. Сама же говоришь — первый и последний раз сидим…
— Ладно, если хочешь, можешь его навещать, — смилостивилась Тамара. — Но только тогда, когда он рыбу солит. Он тогда всегда трезвый…
Тамара оставила Рете остатки рулета и велела блюсти порядок, раз уж она так надрывалась, расчищая эту конюшню. Но с полдороги вернулась за гардиной. Ретя равнодушно наблюдал, как она не без труда взобралась на шаткий стул и откручивала леску, на которой болталась какая-то пестрая тряпка. Видать, уже намылилась захватить его жилье и решила приукрасить убогий гараж. Ему весь этот уют был по фигу. Поскорее бы уже ушла, тогда он сбегает сдать бутылки и купит себе хоть чего, хоть настойки боярышника, чтобы отпраздновать счастливое возвращение. В благодарность за ее труды и за то, что выслушала его, он выбрал из сильно поредевших запасов рыбы тушки поприличнее и вручил ей пяток. Пускай тоже покушает, он не жадный.
Ретя дождался, когда Тамара скроется в подъезде, и заглянул под стол. Пакет с бутылками дожидался его, и он второй раз с благодарностью подумал о Тамаре, — хоть и скандальная баба, но есть в ней и что-то хорошее. Не стала размениваться на такую мелочь, не позарилась на его добро. У нее и так зарплата регулярная. Бутылки она только свои сдает, когда вместе с Колькой пиво покупают. А ведь могла сегодня воспользоваться его отсутствием. Наверное, просто неохота было тащиться в прием стеклотары. А ему перепал неплохой заработок. Надо забежать в соседний двор, там собирается частенько компания, тоже пьют ночами. Он туда на охоту заходит, иногда бутылки остаются и на его долю. Ретя подхватился, сунул в карман большой целлофановый пакет и поспешил к заветному местечку. Нашел только одну бутылку и сунулся в щель между двумя гаражами. Иногда веселые выпивохи закидывали бутылки туда. Тогда плохо, достать их бывает трудно. Нужна длинная палка, что-то вроде крюка. Но вместо бутылок он сначала углядел две женские туфельки, а в них ноги, а потом и синее измятое платье, которое едва прикрывало эти безжизненные ноги. Елки-палки! Женщина! Почему-то он сразу понял, что она мертвая, и от испуга поперхнулся собственной слюной. А когда откашлялся, кинулся в свой двор и ломанул на второй этаж к родной жене. Он тарабанил так, будто за ним гнались.
— Чего тебе? — изумилась Тамара его перепуганному насмерть виду, а еще больше его появлению.
— Звони скорее в милицию. Я нашел женщину. Мертвую! Между гаражами в Зинкином дворе… — скороговоркой произнес он и опять закашлялся.