– Не знаю, – пожал плечами Урванцев. – Так дед говорил, а он все-таки в тех же местах вырос, но я подробностей не знаю.
– А откуда ты, кстати, знаешь, как она выглядела? – спросил Виктор.
– Портрет остался, – объяснил Урванцев, снова вспоминая этот знаменитый, многократно растиражированный портрет. – Его в двадцать первом написал маслом один наш сибирский художник. Это считается лучшим из всего, что он сделал… Ну, она… Он говорил потом, что Дарья была такая, что он просто не мог по-другому. Вдохновила или что, но это очень известный портрет и хороший, яркий. Потом он у деда в кабинете висел, портрет этот, а сейчас у моего отца.
– Понятно, – пыхнул трубкой Виктор. – Все с тобой, товарищ комбриг, понятно. Значит, рыжая с зелеными глазами?
– Да, – уже спокойно кивнул Урванцев. – Именно так. Рыжая и глаза зеленые, и лицо… – Он кивнул на «панно», где королева с волосами цвета меда с красным вином, увенчанными золотой диадемой, встала с колен и стояла теперь перед замершим в оцепенении амфитеатром. – Высокие скулы, полные губы… Ну что я тебе буду говорить! Ты на нее посмотри! Одно лицо! Примерь на нее кожан, юбку длинную и гимнастерку – Дарья!
– Интересные дела. – Виктор, чуть прищурившись, взглянул на панно, потом перевел взгляд на Урванцева и неожиданно хитро подмигнул: – Очень интересные! Ты вот что, Кирилл, – сказал он после секундной паузы. – Ты это пока никому больше не рассказывай. Даже ей, – добавил он, поведя глазами в сторону Деборы, все время разговора стоявшей молча рядом с Урванцевым и только переводившей взгляд с панно на разговаривающих на непонятном ей языке мужчин и обратно на панно. – Я тебе потом все объясню. Слово? А ты молчи и ничему не удивляйся. Договорились?
– Хорошо, – пожал плечами Урванцев.
– Ну вот и славно, – улыбнулся Виктор, переходя на немецкий. – Посмотрели и достаточно. Пойдемте-ка, дамы и господа, я вас королеве Нор представлю, а то неловко как-то. Такие гости, а с королевой еще не знакомы!