Но основное их общение проходило без слов — как дождь, как туман, как река в русле, как кровь по венам. Мысленно Стас передавал Великанову, словно морзянкой (сплошные точки и тире), что Анатолий — отличный парень, хотя, сразу видно, много переживший и уже, со Стасовой точки зрения, немолодой, зато сохранивший молодость в душе, а это главное. Великанов отвечал Стасу своими, только великановскими точками и тире, что Стас — отличный непринужденный собеседник, в общем, то, что надо накануне съемок в преддверии утомительного рабочего дня. И еще что-то передавал — то, чего Стас так и не понял. Хотел о чем-то предупредить Стаса? Или о чем-то спросить — о чем обычно не спрашивают? Или сделать ему какое-то предложение? Стас никогда бы не осмелился перевести эти импульсы на всеобщий человеческий язык: думал, когда будет необходимо, Великанов скажет это ему сам — скажет прямым текстом, будто речь никогда не шла о другом способе общения. Но Великанов так и не произнес, чего хотел, вслух. Унес свою тайну в могилу. Звучит старомодно и высокопарно, но так оно и есть. Пожалуй, Стас мог бы предположить, в чем заключалась эта тайна, но его никто о ней не спрашивал. А если и не спросит, Стас промолчит: на фиг ему, такому необязательно-легкому, чужие тайны? Тем более тайны покойника.
А с Мариной Великанов общался только словесно и больше — никак. Она же хотела другого. Стас видел, хотела. Так откровенно, что и слепому стало бы ясно. Он мимоходом пожалел даже: Маринка, бедная! Сколько Стас ее помнит, она всю дорогу ласкала, холила, лелеяла свой ум. Тренировала его, как звезда культуризма водит в тренажерный зал свое изощренное тело. Тело же Мариночкино, наоборот, пребывало в заброшенности. Это не значит, что она была старой девой: мужчины у нее водились. Красавцы попадались на ее удочку, между прочим… А вот Великанов не попался. То ли молодая красавица жена, изысканная особа, в глазах маячила, то ли страх перед тестем, который, попробуй Толик изменить, за Можай его мог загнать, то ли что еще — ну, не поддался он Мариночке на ее обольщалочки. И этого ему, покойному, Маринка простить не могла. Вследствие неудовлетворенного женского самолюбия ей все и стало так глубоко фиолетово.
Ну а в общем, Стас Некрасов — не аналитик. Чем рассуждать о таких высоких материях, он предпочитает просто потрепаться обо всем, что в голову придет, от изменчивой погоды и новостей культуры до странностей любви, выпить чаю или коньяка, почесать рыжее брюшко пуделю или пекинесу — собаки у него обе рыжие, оранжевые, нарочно их подобрал таких под пару. Два очаровательных сладких песика, точно игрушечные. Стасик Некрасов любит игрушки. Он по жизни игрун.