— Ну, что тут рассказывать, мужики и есть мужики… Лично я пью мало, меня, если переберу, рвать начинает… Эта Дашка Башкирова тоже нажралась… Вот мне и пришлось этих козлов, когда отключились наконец, самой волочь по спальням… То есть к Башкиру-то я его Лешку-охранника позвала, еле докричалась, а Боба…
Выйдя на минуту в коридор, оставив Лайнера в одиночестве фиксировать показания Юрковой, Александр Борисович достал мобильный и набрал номер Померанцева. Валерий отозвался сразу и, по ощущениям Александра Борисовича, пребывал в отличном расположении духа.
— Где это ты так радуешься жизни? — поинтересовался Турецкий.
— Еду к месту встречи, мы с Перовой договорились пересечься на том самом, которое изменить нельзя, — в ногах у великого русского поэта…
— На «Пушке», что ли?
— Так точно!
— Это хорошо… Только вот планы на вечерок я вам сейчас подпорчу… Банкет на двоих в «Золотом орле» отменяется. Поедете, можно сказать, в сторону прямо противоположную… Разумеется, если Перова согласится, поскольку, на мой взгляд, ты и один управишься…
— Да что случилось-то? — с искренней горечью поинтересовался Померанцев, уже настроившийся на вечерок в баре.
— Необходимо срочно проверить алиби Башкира на время убийства Познеева, — сурово отрубил Александр Борисович. — Есть информация, что провел он его вполне невинно, в обществе Шахмина и двоих красоток у себя на даче… Как проверить — сориентируешься, учить ученого не собираюсь.
А потому — записывай адрес…
Валерий не выдержал и чертыхнулся, и даже по эту сторону связи было слышно, как взвизгнули тормоза его старенькой «шестерки».
— Пишешь? — как ни в чем ни бывало, поинтересовался Турецкий.
— А куда мне деваться? — буркнул Валерий. — От злодейки-судьбы не скроешься!
— То, что ты жучков ему понапихал, — это, конечно, хорошо, я в этом и не сомневался… Но меня и Саню куда больше интересует твое личное впечатление от этого отморозка…
Володя Яковлев задумчиво посмотрел на своего шефа Грязнова и, отхлебнув немного кофе, слегка поморщился. Кофе в этом якобы баре, где они встретились во время Володиного обеденного перерыва, ничего общего с одноименным благородным напитком не имел.
— Даже не знаю, что вам сказать, Вячеслав Иванович, — произнес, наконец, Яковлев, — кроме того, что уверен: Костин свою невменяемость, безусловно, разыгрывает. А если там и есть какая-то патология, то имя ей — садизм… И уж если мне это понятно, то совсем не понятно, почему сомневаются, да еще столько времени, доктора…
— Сомневаются они… — буркнул Грязнов. — Ладно, завтра поговорю с ребятами из собственной безопасности, пускай выясняют, в конце концов, забота их, а не наша с тобой… Где ты нашарил его мобильный?